«Вот эта идея в ее простейшей форме. Мы установили, что с самого раннего возраста люди сосредотачиваются на более квалифицированных, компетентных, успешных и престижных членах своих сообществ и более широких социальных сетей и учатся у них. Это означает, что новые и улучшенные техники, навыки или методы, которые появляются, часто начинают распространяться среди населения, поскольку менее успешные или более молодые члены их копируют. Улучшения могут возникнуть в результате преднамеренного изобретения, а также в результате удачных ошибок и новых комбинаций элементов, скопированных у разных людей» (Henrich 2016, p. 212–213).

Если культурный отбор — это отбор среди фактов на основании норм, то выбор — это отбор контрфактов на основании норм. Традиционный выбор в огромной степени зависел от норм и опирался на практики, передаваемые путем культурного обучения. Однако уже и этот традиционный выбор, основанный на случайном дрейфе смыслов и разумном закреплении случайности, позволил людям в конечном счете перейти к искусственному отбору, то есть выбору животных и растений. Примерно 30 тысяч лет назад с одомашнивания собаки начался переход от охоты и собирательства к скотоводству и земледелию.

Зарождение традиционного выбора не привело к началу первобытных «революций». Одомашнивание животных и растений мы предпочитаем называть «аграрной эволюцией», поскольку этот процесс занял тысячи и десятки тысяч лет. Ранние человеческие изобретения и открытия были благоприятными случайностями, которые закреплялись через отбор популяций, сделавших эти открытия и изобретения. В традиционном обществе интеллект и целенаправленный выбор индивидов способствуют культурной эволюции, но еще не играют самостоятельной роли. Практики и предрассудки господствуют в традиционном обществе и обеспечивают его выживание.

Современному человеку трудно примириться с мыслью, что развитый интеллект не является конкурентным преимуществом. Однако это очень хорошо понимают представители традиционных обществ, которые основываются не на интеллекте, а на практиках, чтобы приспособиться к среде своего обитания. Генрих показывает это на примере экспедиции Франклина, замерзшей во льдах Арктики в 1840-е годы:

«… Снежные домики инуитов выглядят специально спроектированными и функционально хорошо подходят для жизни в Арктике. Чтобы спроектировать такой дом, необходима команда инженеров со знанием аэродинамики, термодинамики, материаловедения и строительной механики. Неудивительно, что, столкнувшись с реальной угрозой замерзнуть насмерть в своих палатках, люди Франклина не смогли придумать, как сделать домики из снега. Ни один из них и даже вся эта команда из сотни мотивированных мужчин не смогли придумать, как это сделать. Дом инуита — это продукт кумулятивной культурной эволюции, его особенностям строители-инуиты просто учатся на примере, без какой-либо большой причинной модели» (Henrich 2016, p. 115).

Традиционное общество накапливает культурный опыт прежде всего в рамках практик, передающихся от поколения к поколению. Социально-культурный порядок и причинные модели являются предпосылками для контрфактов и выбора: выбор невозможен в ситуации полной неопределенности. Интеллект отдельных индивидов и выбор между контрфактами играют в этом обществе значимую, но подчиненную роль. В традиционном обществе идет медленное накопление культурного опыта.

Смыслы, гены и мемы

Идея о том, что культура складывается из элементов, не является чем-то новым. Мы не будем здесь рассматривать всю долгую историю подобных исследований, а остановимся лишь на меметике. В своей работе 1976 года «Эгоистичный ген» Ричард Докинз выдвинул гипотезу о единице передачи культурной информации, которую он назвал мемом: «Нам необходимо имя для нового репликатора, которое отражало бы идею о единице передачи культурного наследия или о единице имитации» (Докинз 2013, с. 295). Докинз ввел понятие мема по аналогии с геном.

Гены не делятся и не смешиваются, они «корпускулярны», но при этом на поверхности они проявляются как непрерывный фенотипический признак: рост или цвет кожи человека может принимать любое значение в пределах определенного интервала. Докинз ставит вопрос о том, корпускулярны ли мемы (см. Докинз 2013, с. 299; Месуди 2019, с. 85–86). По мнению Алекса Месуди, в отличие от генов единицы культурной наследственности не дискретны:

«Меметика основывается на неодарвинистском допущении о том, что культуру можно разделить на дискретные единицы, наследуемые определенным образом, — как гены. Кроме того, предполагается, что мемы передаются с высокой точностью, что, по Докинзу, является одной из ключевых характеристик репликатора. Однако, в отличие от генетической наследственности, наследственность культурная, по всей видимости, не является дискретной» (Месуди 2019, с. 84–85).

В действительности смыслы демонстрируют признаки как дискретного, так и непрерывного множества. На дискретность смысла указывает то, что смысл можно обособить, дать ему определение. На непрерывность смысла указывает то, что он существует только в процессе своего движения. В отличие от мема смысл не существует отдельно от человека, как «культурный ген», который может передаваться или не передаваться между людьми. Смыслы — это не «культурные гены», а человеческие действия и их результаты, взятые в совокупности их материальности, социальности и абстрактности.

Смысл не является аналогом гена, поскольку смысл происходит не от одного отдельно взятого смысла или даже дискретного множества смыслов, а от непрерывного множества смыслов, образующих культуру в процессе своего опосредования, передачи и отвлечения. Смысл является как наследуемым, так и приобретенным свойством. Если новые гены могут происходить только от уже существующих генов, то новые смыслы — контрфакты — рождаются от взаимодействия субъекта и его культуры со средой. Контрфакты рождаются из непрерывного множества смыслов. По сути, культура представляет собой один единый Смысл.

Контрфакт происходит не только от культурной традиции, передаваемой посредством обучения, но и от интеллекта, решающего задачи в изменяющейся среде. Иными словами, смысл как субстанция культуры зависит от направленности человека как ее субъекта:

«Идеи и элементы технологии также не имеют стабильного аналога геному или зародышевой линии, потому что различные элементы в циклах технологического воспроизводства, включая идеи, поведение ремесленников и сами материальные элементы технологий, могут временно приобретать статус репликаторов в зависимости от внимания, которое им уделяют агенты-люди. Когда приходит другой ремесленник, чтобы сделать похожий предмет, он, вероятно, может внести случайные вариации: в мысленном плане конструирования горшка, или в действиях по изготовлению горшка, или в самом сделанном горшке» (Lewens 2018).

В биологической науке ведутся поиски минимального