— Седова, — подсказала она. — Я документы еще не поменяла.

Отпустив Седову, Белов торопливо вернулся в кабинет прокурора, где тот сидел за столом, задумчиво склонив голову.

— Петр Саввич, — с порога начал он, — думаю, что бригадира следует...

Прокурор поднял голову и внимательно посмотрел на Белова.

— Только что звонили из милиции. Подбросили еще одну загадку. Шубина на месте не оказалось. На участке, куда он был переведен, он, оказывается, и не появлялся. Сбежал ли он, или что-нибудь случилось с ним — пока неизвестно, — Петр Саввич помолчал. — И все равно Седова брать не будем, пока не обнаружится Шубин.

Белов согласился. Кажется, теперь многое, хотя и косвенно, показывало, что на Мухина покушался бригадир. И что, возможно, он убрал и Шубина. Но при таких обстоятельствах другой на месте Седова давно бы сбежал. И кроме того, вспоминая допрос Седова, Белов не мог отметить, чтобы в поведении и рассказе бригадира он уловил фальшивые нотки. «Или Седов не виноват, или слишком хитер и знает, что все сделано чисто».

На следующее утро Белов и Петр Саввич вместе допрашивали Седова и Фокина. В их показаниях противоречий не было. Долгим был разговор с бригадиром. Когда речь зашла о бывшей жене, Седов заволновался.

— Жену бил? — спросил прокурор.

— Раз ударил. Ремнем, — глухо ответил Седов. — Когда их в кустах поймал.

— Она сама ушла?

— Сама. Только я все равно после этого жить с ней не стал бы.

— Мухину угрожал?

— Было. Спьяну.

Но хотя Седов и волновался, в его поведении и словах была неподдельная естественность. И этот допрос не внес никакой ясности в дело и не дал ответа на мучивший прокурора и следователя вопрос: кто же перед ними — преступник или ни в чем не повинный человек?

А через день милиция обнаружила Шубина, живого и невредимого. Его задержали на станции, в ста километрах от города, когда он выходил из леса. Топорика при нем не было.

— Так что же, выходит Шубин его ударил? — спросил Белов, узнав об этом. — Но почему? Не понимаю.

— Подожди, подожди, — Петр Саввич предупреждающе поднял руку. — Улик у нас с тобой по-прежнему ни против Шубина, ни против Седова, ни тем более против кого-то третьего никаких нет. Одни догадки. Мухин пока ничего сказать не может. Когда он придет в себя — неизвестно. Да и вряд ли он что знает.

— Петр Саввич. Допускаю, что Седов не виноват. Но не мог же и Шубин просто так, без всяких мотивов, прийти и стукнуть своего родственника топором.

— Без мотивов не мог, — Петр Саввич наморщил лоб, что-то вспоминая. — А может, у него все-таки были мотивы, а? Только не для Мухина.

— То есть?

— Ведь Мухин находился в вагончике бригадира? Так?

— Да. По рекомендации фельдшера Седов временно перевел заболевшего Мухина в свой вагончик из общего, чтобы изолировать от бригады, а сам перешел в общий.

— А когда перевел? До ухода Шубина или после?

— После. Вечером. А Шубина отправили днем.

Петр Саввич пристально посмотрел на Белова.

— Значит, Шубин не знает о переводе Мухина?

— Не должен.

— Вот-вот, — прокурор возбужденно заходил по кабинету.

Его волнение передалось Белову. Он понял мысль прокурора. Это была важная деталь, над которой они не задумывались раньше и которая приобрела свое значение лишь теперь, когда Шубина, живого и невредимого, задержали при попытке скрыться.

* * *

— Итак, вы не знаете, что произошло там?

— Нет. Говорю, я там не был.

Грязный и обросший, в рваном ватнике, Шубин сидел, ссутулясь, перед столом следователя и, морща лоб, разглядывал носки своих разбитых сапог. Бесцветные, водянистые глаза поблескивали холодно и злобно. Он нервничал, чувствуя на себе пристальный, изучающий взгляд следователя.

— А чего вы вдруг сорвались? — Белов перевел взгляд на разбитые сапоги Шубина. — Сапоги-то ваши того... Всмятку. И куда это вас понесло? Работали бы себе и работали.

— От работы лошади дохнут, — мрачно отозвался Шубин. — Надоело.

— Понятно, — отозвался Белов. — Допекла, значит, работа? Даже родственника своего не взяли. И у бригадира не отпросились.

При этих словах Шубин чуть заметно побледнел.

— И топорик с собой не взяли? — помолчав, спросил следователь.

— Какой топорик?

— Какой? Свой, конечно, охотничий.

— Потерял я его.

— Давно?

— Недели две тому назад. По пьянке. А где — не помню.

— Топоры у вас с Мухиным одинаковые были?

— Одинаковые.

Шубин лихорадочно «переваривал» вопросы следователя, силясь угадать, что кроется за ними. На лице его застыло напряженное выражение. Пальцы подрагивали.

— Значит, две недели, как топор потеряли? А все-таки что вы делали в ту ночь, после перевода на другой участок? — снова спросил Белов.

— Что делал? — продолжая игру, Шубин удивленно поднял брови, но, встретившись со спокойным, оценивающим взглядом следователя, отвел глаза. А в памяти помимо воли снова всплывали события той ночи.

Шатаясь от усталости и выпитой водки, он шел по лесной тропинке. Была непроглядная тьма, тревожно шумел ветер. Выйдя из лесу, Шубин пошел вдоль проселочной дороги кустарником, подступавшим к вагончикам бригады. Когда до вагончиков оставалось метров пятьдесят-семьдесят, он, злой и насквозь промокший, замер в кустах и прислушался. Тишина. Надвинув на лоб кепку и поправив торчащий за поясом топорик, подкрался к вагончику бригадира. В этот миг из-за туч выглянула луна, залив неровным бледным светом лес и поле. Не заметив ничего подозрительного, Шубин быстро поднялся по ступенькам вагончика и осторожно надавил на дверь. Дверь легко подалась. Взгляд выхватил из темноты койку, стоявшую в двух шагах от двери. Лежавший под серым одеялом человек негромко всхрапывал, повернувшись лицом к стене. «Спишь на чистой постели, а меня в самую грязь отправил?!» Человек вдруг застонал и заворочался. Шубин дрогнул, но лютая ненависть пересилила страх. Пошатнувшись, он выхватил из-за пояса топор и ударил им спящего по голове.

— Ну?

Требовательный голос следователя вывел Шубина из оцепенения.

— Ничего не делал, — мрачно ответил он, не поднимая глаз. — Я же говорил, что напился и спал в стоге сена, в лесу. А потом решил уйти. Потому и на участок не явился.

— Бригадира своего давно не видели?

— Как он отправил меня, так больше и не видел.

Шубин никак не мог