— Надо же! И звуковой барьер не мешал им храпеть! Потому, наверное, говорят: плестись за волами!

— Вот только эти волы дотянули их до разорения. Эти короли бросили поводья, понимаешь? Так что, естественно, слуги обжирались. Королевством правили майордомы.

— Во Франции — и самоуправление, в самом деле, надо быть лодырем! — соглашается Берю. — И что, Карл Мартелл тоже был майордомом?

— Да, но он был неплохим мужиком в своем роде.

— Что он сделал?

— Он остановил арабов в Пуатье´…

— А наш Шарль остановил их в Эвиане… Ты прав: история повторяется!

Мы приехали на улицу Берюрье. Он не даёт мне спокойно поставить машину.

— А после Мартелла?

— Пипин Короткий, — отвечаю я, занятый манёвром, ибо у меня не больше трех сантиметров свободного хода между грузовичком и трёхколёсным мотороллером.

— У него что, был короткий пипин?

— Нет.

— Значит, он укоротил королевство?

— Отнюдь.

— Ты же сам говорил, что у крутых все сыновья отморозки?

Я вылезаю из тачки, прежде чем ответить. У меня пересохло в трубах сильнее, чем у старой девы посреди Сахары. Заставляя меня говорить, Берю меня обезвоживает.

— Мы подходим к исключительному периоду. Пипин был сыном Карла Мартелла и отцом Карла Великого. Три музейных фигуры! Франция получила трёх призовых лошадей подряд в ту эпоху…

— Вернёмся к твоему Пипендру, — решает Бугай, которому до лампады мои рассуждения, и он копает глубже. — Что он ещё закатал для Истории, кроме того, что носил имя как на вывеске?

— Как и его папа Чарли, он был всего лишь майордомом. Но ему надоело кормить ленивых королей, и он отправил последнего Меровинга на рыбалку и основал собственную династию.

— Правильно сделал, — уверяет Бугай. — Если бы я был на его месте, я бы поступил так же. Нужно всегда работать на себя, когда получается. А что ещё он сделал?

— Он национализировал церковные владения.

— Ещё бы! Папам только короля Франции не хватало, чтобы стричь капусту. На пожертвованиях и подаяниях они и так неплохо имеют! А со стороны трусов «Эминанс»[32]как он выглядел, твой Мальчик-с-пальчик?

— Всё, что я могу сказать, это то, что он женился на Берте и всё устроил на широкую ногу.

— С помпой, — добавляет Берюрье, который не упустит случая пошутить.

Мы поднимаемся по лестнице Толстяка. Его громкий смех пугает пауков, которые вили паутину на стенах.

— У этой крошки мокасины были как корабли?

— Во всяком случае, один у неё точно был таким, потому что о нём пишут в единственном числе.

— Может быть, это и удобно для фигурного катания. И всё же парочка ещё та: мужа зовут Пипин, а у жены нога, как вывеска у сапожника; даже любители острых ощущений ужаснулись бы, если бы подсмотрели такое!

Берю требовательно звонит на мотив «Тагада´-гада, а ну сыграй-ка на трубе». Открывает его слониха. Этим утром Б.Б. (Берта Берюрье) являет собой картину, достойную внимания. Но показывать её можно только взрослым, потому что если к Толстяку пожалует какой-нибудь юнец, вид этой грымзы вызовет у него отвращение к прекрасному полу на всю оставшуюся жизнь и несчастному останется только носить костюм свободного покроя[33].

Берта облачена в платье цвета винного осадка с рисунком, изображающим кувшинки. Сие достижение французской моды открывает ошеломляющий вид на грудь дамы. Я восхищаюсь прочностью её самосвала с бретельками. Не знаю, был ли рассчитан этот предмет марки «Скандаль» для грузоподъёмности пятьдесят килограммов. Как бы то ни было, он выполняет своё назначение, чего бы это ни стоило, клянусь вам!

У Толстухи складки в несколько этажей. На третьем, выше антрекота, берут начало шерстинки её бороды. Её подбородок напоминает кактус в расцвете лет! Губы как два флиртующих слизняка. На губной помаде слой жира. Её пламенеющие скулы не нуждаются в румянах. Причёска как у Шейлы[34], но для дамы её возраста и её полноты это граничит с неприличием. Вы просекаете? Сбежала с ярмарки дю Трон. И к тому же ещё жеманится! Она принимает себя за другую Б.Б.![35]

— Комиссар! Какой сюрприз!

— Я его пригласил погрызть, — объясняет Берю. — У нас разговор, и мы не можем его прервать. У тебя есть что-нибудь съестное?

Берта объясняет, что у неё есть жареная требуха по-кански, баранья нога с красной фасолью и немного кислой капусты со свининой. Берю говорит, что этого может не хватить, но я его уверяю в обратном, и вскоре мы уже сидим вокруг Берюрьевого стола.

— Знаешь, как звали супружницу Пипипа Короткого? — спрашивает он вдруг у своей половины[36].

Мадам Берюрье начинает с начала, то есть она спрашивает, кто такой Пипин Короткий? С учёным видом её сумасброд даёт ей объяснение, ибо знание — всё равно что венерка: легко передаётся.

— Пипин Короткий — это сын Вильгельма Телля, — говорит он. — Его матушка была Дюмайор…

Он хмурит бровь и поворачивается ко мне.

— Если я что-нибудь напугаю, ты меня поправишь, — говорит он, — но мне кажется, всё правильно, не так ли? Вильгельм Телль, то есть мужик, который дал прикурить арабам в Пуатье, и мамаша Дюмайор, его супруга, с которой они родили мальчика Пипина, ну а Пипин женился на Берте!

— Потрясающе, Толстяк, — давлюсь я, — твоя память соответствует твоему масштабу: она слоновья.

Мадам Берю жеманничает.

— Её звали Берта? Представляете, как и меня!

— Не воображай, у неё было прозвище Большеногая! Похоже, её рождественский башмачок был размером с каноэ.

Этого достаточно, чтобы погрузить в печаль нашу Берту, то есть нашу Берту с её большими ногами.

Берю вываливает в свою тарелку тележку кислой капусты со свининой, затем, вновь обращаясь к своей законной, щебечет:

— Эти мужики и эти бабы в истории Франции, ты даже себе представить не можешь, какие они были пакостники в своем роде. Ты мне скажешь, что им не хватало развлечений: ни машин, ни телика, ни кино; да, правильно, и всё же в вопросе кучумбы они были супермены! К примеру, король Дагобер: три дня и три ночи с одной стрекозой в гостинице в Санлисе; так или нет, Сан-А?