— Склони голову, Сикамбр. — сказал прелат. — Отныне сжигай то, чему ты поклонялся, и поклоняйся тому, что ты сжигал.

Хлодвиг склонил голову и при этом подмигнул своему подданному Берюрису, который стоял возле баптистерия. По этому знаку Берюрис стал потихоньку пятиться к алтарю. В связи с особой торжественностью этой минуты никто даже не обратил на него внимания.

Берюрис был атлетического сложения и несколько полноват. Его лицо в шрамах само говорило о его храбрости. Хлодвиг всегда давал ему сложные поручения. Не того ли Берюриса он послал ко двору жестокого Гондебо, чтобы попросить руки Клотильды? Прекрасное юное создание чахло у этого ужасного дяди, который сделал её сиротой, перерезав горло её папа-маман.

Берюрис предстал перед ней в виде нищего. Согласно традиции, Клотильда помыла ноги гостю. Это была единственная ножная ванна солдата Берюриса! И какая ванна! Будущая королева Франции драила тебе между пальцами ног, приятно вспомнить! Каждый раз, проходя мимо супруги своего монарха, Берюрис становился красным от смущения и у него снова появлялся приятный зуд в ногах.

Он вручил Клотильде золотое кольцо, которым Хлодвиг себя ей вверял, и слёзы полились из глаз девушки.

Ах, какое было приятное время! С тех пор всё очень переменилось. Из-за этой самой Клотильды теперь все франки становились католиками один за другим. Перед баптистерием стояла очередь. Те, кто был в первых рядах, обслуживались первыми! У епископа Реми была чудесная техника. И даже чудодейственная. Махнул два раза ложкой — и ты уже христианин, даже если и не очень хотелось! Если ты был потомственным язычником столько веков, не так-то просто довериться новоиспечённому Богу ради красивых глаз какой-то мистической королевы!

Солдат Берюрис теперь уже был один позади алтаря. Его взгляд уходил за голубую линию Вогезских гор, но при этом не терял из виду ценную вазу, которую пожелал Хлодвиг. Берюрис не находил в этой вазе ничего особенного. Но капризы великих не поддаются пониманию людей из народа. Может быть, король хотел её использовать в качестве пепельницы или сделать из неё лампу?

Но дело было не в этом! Это была священная ваза, и Хлодвиг не мог учтиво попросить её у епископа. Ничего другого не оставалось, как украсть её. Берюрис ловко просунул руку между цветов, украшавших главный алтарь, и схватил вазу за её единственную ручку. После чего быстрым движением спрятал её в складках своего пальто.

Когда он вернулся на своё место в колонне крестящихся воинов, его взгляд встретился с глазами Хлодвига. Моргнув, он дал понять своему государю, что всё удалось.

И тут Берюрис ощутил толчок локтем в живот.

— В очередь, как все! — проворчал один из воинов.

— Но я тут стоял! — возмутился Берюрис.

— Если ты стоял, то и надо было стоять. Мы уже два часа ждём, чтобы нас окрестили. В порядке очереди, никаких поблажек. Ты же не инвалид войны, насколько мне известно!

Берюрис обладал некоторыми достоинствами, но терпения среди них не было.

— А твоя сестрёнка? Я же тебя не спрашиваю, чем её греки крестили!

Второму солдату тоже захотелось подлить масла в огонь. Он принимал участие в коллективном крещении и считал, что имеет на это право.

— Пинюшис прав! — прошептал этот добровольный арбитр. — Не нужно было уходить. Становись в конец очереди.

— Хватит! — огрызнулся Берюрис. — Думаешь, если ты был при Толбиаке, тебе всё можно? Месье держит себя за блюстителя порядка!

Шёпот возмущения пробежал по рядам. Святой Реми ударил жезлом, и звук долго прокатывался под сводами.

В заботах о том, чтобы не навлечь на себя гнев духовенства как раз в тот момент, когда он только что влился в большую христианскую семью, Хлодвиг подошёл с суровым видом. Он выяснил причину этого шума и указал своему подданному Берюрису на конец когорты:

— Они правы, встань в очередь и склони голову!

Чёрная злость охватила Берюриса. Такова она, несправедливость великих. Он обокрал церковь, чтобы насытить жадность своего короля, а тот вместо благодарности унижал его перед всеми. Это было слишком!

— А х… не курятина? — гаркнул Берюрис, потеряв самообладание. И злобно швырнул вазу к ногам своего государя.

Ваза разбилась ровно на четырнадцать кусочков. Хлодвиг побледнел. Он посмотрел на осколки, лежащие у его ног, затем взглянул на епископа, который вцепился в жезл! Он понял без труда, что всё может очень быстро осложниться с Церковью, если не принять решительных действий.

— Подними! — приказал он.

На Берюриса словно вылили ушат холодной воды, и пальцы ног сплелись как букет фиалок. Сердце стучало сильно, и он сожалел о том, что не сдержался.

Он встал на колени, чтобы собрать осколки. Хлодвиг не знал, что делать. Он думал о том, что после церемонии будет ещё тот кипеж[28]со стороны духовенства. Епископ Реми был не из хлипких, он бы во всём разобрался. У него были свои манеры приглашать людей за стол, который стоит где-то в другом месте, а не там, где идёт обедня. Если он узнает, что´ скрывается за этой историей, Хлодвигу придется подождать с усмирением Галлии.

В одно мгновение он вытащил меч и, с болью в сердце, чисто отсёк голову бедного Берюриса.

— Хлодвиг, ну зачем же так! — воскликнул епископ для виду. Он улыбнулся своей евангелической улыбкой. — Этот вор получил по заслугам, я понимаю, но всё же он был из вашего окружения, и…

Но Хлодвиг прервал его.

— Ваше высокопреосвященство, — сказал он, — я всего лишь следую вашему наставлению: начав поклоняться тому, что я сжигал, я теперь жгу то, чему поклонялся.

Он вытер меч о тунику мёртвого Берюриса и сделал знак солдатам убрать его тело. Одиннадцать человек, которые только и ждали повода, чтобы соскочить, поспешили исполнить приказ. Они вытащили останки Берюриса из церкви. Поскольку они уже успели окреститься и время в храме тянулось для них слишком долго, к тому же над площадью светило ласковое зимнее солнце, все одиннадцать человек по совету одного из них, которого звали Раймондусом Кописом[29], организовали игру в мяч круглой головой Берюриса.

Так появился реймский стадион.

(В подражание Грегуару де Тур)

ПРИМЕЧАНИЕ. Таким образом, вопреки тому, что глупо повторяют историки ученикам начальных и средних школ, случай с суассонской вазой имел место не в Суассоне в 486 г., а в Реймсе десять лет спустя. Учёные теряются в догадках по поводу этой ошибки. Но основная версия склоняется к тому, что впервые этот случай был описан суассонским историком. Да простит нам прекрасный город Суассон это исправление, но истина прежде всего!