– А почему ты сама отдала? – Он указал на мою тарелку.

– Потому что это я тобой командую, а не наоборот.

Эвер прыснула и отправила в рот огромный кусок мяса.

– Все равно я предпочитаю бифштекс, – сказала она.

– А я когда-нибудь смогу тобой командовать? – осведомился Двадцать два.

– Вряд ли. – Я подхватила свой поднос и встала.

– Нет, пожалуйста, не уходи!

Это сказала Эвер. Она смотрела на меня глазами, полными мольбы. Я снова видела перед собой ту тринадцатилетнюю девчонку, которая несколько лет назад испуганно сидела на кровати, в ужасе оттого, что ее соседкой по комнате будет Сто семьдесят восемь. За целый месяц она не сказала мне ни единого слова. А потом неожиданно выпалила: «Я из Нью-Далласа, а ты?» – и продолжила разговор, как с давней подругой. Дома у нее остались четыре сестры, и мне сдается, что она в итоге решила сделать меня своего рода заменой, просто иначе боясь сойти с ума.

И все-таки я даже не подозревала, что мое общество ее успокаивало. Мне захотелось снова сесть и насладиться чувством, что кто-то нуждался не только в моем номере и навыках поимки преступников.

Я села, и принятое решение сразу же показалось мне правильным. Эвер благодарно улыбнулась, я ответила тем же. Двадцать два пришел вдруг в такой восторг, что я опустила глаза в тарелку и начала сосредоточенно поедать бобы.

Посреди ночи я проснулась от глухого рычания. Я резко повернулась, моргая во тьме. Возле моей кровати стояла Эвер.

Я резко села, чувствуя, как бешено колотится сердце. Она перестала рычать и впилась в меня своими блестящими глазами.

– Эвер? – шепнула я.

И тогда она прыгнула на меня. Я соскочила с кровати и бросилась через комнату. Эвер повернулась ко мне и оскалила зубы.

Я вжалась в стену, глядя, как она медленно приближается. Сердце мое стучало чаще, чем когда за мной гналось двадцать горожан с фонарями и кухонными ножами. Меня успели пырнуть несколько раз, прежде чем я оторвалась от погони, но безоружная, рычавшая Эвер была почему-то страшнее.

– Эвер! – повторила я громче и поднырнула под ее руку, едва она прыгнула вновь.

Я метнулась через ее кровать и потянулась к тревожной кнопке. Я нажимала ее снова и снова, уже плохо соображая, пока на меня не навалилась Эвер. Ее пальцы сомкнулись на моей шее, и я хватила ртом воздух, толкнув ее что было мочи.

Она ударилась о стеклянную стену, но в следующую секунду уже вскочила на ноги, склонив голову набок и как бы изучая жертву. Я стиснула кулаки, ощутив боевой азарт. Когда она кинулась на меня, я рухнула на колени и поймала ее за лодыжку.

С воплем она грохнулась на пол, а я принялась выкручивать ей ногу, пока не хрустнула кость. Эвер издала крик, который наверняка разбудил все крыло. Она снова ринулась на меня, пытаясь удержаться на одной ноге, и мне пришлось сломать ей вторую.

Коротко всхлипнув, Эвер повалилась навзничь. Я села на свою кровать, глядя на дверь. Наверное, люди уже спешили к нам.

Но вот ноги Эвер срослись, а охранников так и не было. Я снова сломала их, не успела она подняться, и заткнула уши, чтобы не слышать ее воя.

Они так и не пришли.

Наверняка они всё знали. Эти сволочи не могли не знать, что Эвер слетела с катушек; что она напала на меня; что мне придется снова сидеть всю ночь и следить за ней даже после того, как она вырубится.

Они знали это, и им было наплевать.

Ничего удивительного – ведь рибуты всего лишь собственность, а не люди. Но гнев все равно душил меня. Из-за моего номера и безупречного послужного списка ко мне всегда относились более уважительно и предоставляли чуть больше свободы действий.

Но им не было дела до того, что случилось с нами.

Жители трущоб всегда знали, что их жизнь не стоит для корпорации ломаного гроша. Я тоже усвоила это с малых лет. КРВЧ могла быть «спасителем» для последнего поколения, для людей, которым она помогала в войне с рибутами, но только не для тех, кто голодал и умирал в трущобах.

Когда я стала рибутом, меня начали кормить и одевать, и я решила, что меня зауважали как лучшую из лучших. Мне показалось, что они не так уж и плохи.

Возможно, я ошибалась.

Утром я вышла из комнаты до того, как проснулась Эвер, но в душевой, куда пришла позже после пробежки, поймала себя на том, что высматриваю ее в толпе рибутов. Кто-то недоуменно пялился на меня, но я не обращала внимания. Мне нужно было поговорить с ней, и это был единственный способ.

Эвер так и не узнает, что за ночь я четыре раза сломала ей ноги. Не узнает, что с ней сделали.

Если я не скажу.

Она вышла из раздевалки в одном полотенце. Остановилась и озадаченно на меня посмотрела. Я жестом велела ей идти дальше, и она повиновалась: шагнула за шторку и задернула ее.

Я быстро огляделась, проверяя, нет ли слежки, и проскользнула туда же.

Эвер обернулась и вскинула брови, чуть улыбнувшись краем рта. Я вспыхнула, сделала шаг назад и наткнулась на занавеску.

– Привет, – сказала она.

Это был, скорее, вопрос, и ее улыбка стала шире, когда она сдвинула полотенце к груди.

– С тобой творится что-то неладное, – выпалила я.

– О чем это ты? – Улыбка погасла.

– Ты… у тебя по ночам бывают кошмары или что-то еще. Ты кричишь и нападаешь на меня.

Она задохнулась и резко села на пол, словно у нее подкосились ноги. Глядя, как рыдания сотрясают ее тело, я окаменела. Я не знала, что и думать. Все это смахивало на сильнейшую истерику.

Если только она не знала, что происходит.

Я присела рядом:

– Эвер.

Она продолжала плакать, раскачиваясь на коленях взад и вперед и пряча лицо в ладонях. От этих звуков мне вдруг стало не по себе, сильно сдавило грудь. Чувство не из приятных.

– Эвер, – повторила я, – ты знаешь, что с тобой?

Она судорожно глотнула воздуха, отняв от лица руки.

– Это… – Она снова разразилась рыданиями и припала ко мне.

Я едва не оттолкнула ее. Никто не приваливался ко мне, ища опоры, – может быть, вообще никогда (не считая тех раз, когда мама опиралась на меня, потому что была под кайфом и не могла идти). Не лучшее время, чтобы начинать – в голом виде, да и вообще! Но я подавила желание отстраниться.

Вместо этого я неуклюже похлопала ее по спине. Она уткнулась мне в плечо, заливаясь слезами совсем как человек.

– Это… они, – выдавила она. – Они что-то делают с нами.

– С кем? – спросила я.

– С унтер-шестидесятыми. – Она прерывисто вздохнула и выпрямилась; глаза ее были красны от слез. – Они начали делать нам уколы, от которых мы становимся…