быть ни с кем фамильярным и ни с кем не дружиться: не только с тобою одним, а с прочими буду жить, как меня создала мачеха природа. Ты, выходя, сказал, что со мною нельзя жить близко и на этикетах. Если это было сказано искренне, то сожалею, что ты не знал меня. Без сомнения, общество князей и графов этикетнее моего[105], а дружба с (Цеплиным[106]), Шторхом, Френом и Корсаковым[107] не доведет до фамильярности. Но не знаю, найдешь ли у них более привязанности к себе и дружбы, сколько ты всегда имел в моем фамильярном сердце. Впрочем, я обещаю тебе торжественно исправиться и быть столь же холодным, как ты и друзья твои. Не заходить иначе, как по дороге или когда надобно просидеть четверть часа, чтоб идти за делом: словом, буду жить с тобою по-немецки, но никогда не забуду, что ты для меня сделал, как я много тебе обязан по журналу, и всегда тайно буду любить тебя[108].

Ф. Булгарин.

[Февраль или март 1825 г.?]

Переписка Ф. В. Булгарина и И. Лелевеля

Иоахим Лелевель (1786–1861) – польский историк. В 1820 г. в одной из первых своих публикаций на русском языке Булгарин писал: «Иоахим Лелевель, ученый критический исследователь в исторических предметах, будучи еще в молодых летах, умел сделать свое имя почтенным между учеными» (Краткое обозрение польской словесности // Сын Отечества. 1820. № 32. С. 253). В 1821 г. он опубликовал перевод статьи Лелевеля «Известие о древнейших историках польских, и в особенности о Кадлубке, в опровержение Шлецера» (Соревнователь просвещения и благотворения. 1821. № 5), позднее по просьбе Булгарина Лелевель написал обширное «Рассмотрение “Истории государства Российского” г. Карамзина», которое Булгарин перевел на русский язык и опубликовал в «Северном архиве» (1822–1824).

1. Ф. В. Булгарин И. Лелевелю

Петербург. 15 октября 1821 г.

Милостивый государь

Хотя я не имею чести знать его милость, милостивого государя, лично, но неоднократно оглашая на все российское государство заслуги его в литературе и таким образом приобретенную славу, ныне осмеливаюсь обратиться к вам с наипокорнейшею просьбою. Г[осподин] Казимир Контрым уже с год льстит меня надеждою, что вы поместите в моем журнале «Северный архив» критику на Карамзина. Г. Контрым объяснит Вам, какую честь это принесет вам и как украсит мой журнал, потому что вся партия в министерстве[109], которая называется Dominante[110], весьма сочувственно смотрит на выставление ошибок человека, почитающего себя выше всех писателей, называющего и Тацита, и Фукидида шутами[111], а греков и римлян – дикими людьми. Я просил бы, если вы желаете оказать мне это благодеяние, чтобы прислали критику по-польски, потому что Лабойко, который так кичится в Вильне, переведет плохо и будет тянуть несколько месяцев, ему трудно дается составление фраз. Простите, милостивый государь, мою смелость, но будьте уверены, если пожелаете исполнить обещание Контрыма и мою просьбу, я записываю на целую жизнь мою шубравскую душу[112] на ваше прославление и уважение и все минуты на отыскание средств отблагодарить вас.

С глубочайшим и истинным уважением имею честь быть Вашим, милостивый государь, нижайшим слугою, Тадеуш Булгарин.

2. Ф. В. Булгарин И. Лелевелю

22 октября 1822 г.

Милостивый государь

Не нахожу выражений для высказания моей благодарности за присылку начала критики на Карамзина, которая доставит вам славу, возвысит и утвердит мой журнал на долгое время[113]. Это содействие уважаемого земляка буду помнить в продолжение всей жизни и назову себя самым счастливым, если встретится возможность каким-либо образом отблагодарить Вас. Большей услуги не мог бы мне оказать никто в свете. Г. Казимир Контрым писал мне, что я получу из уважаемых рук Ваших исследование о славянах. С нетерпением жду этого драгоценного подарка. Смею просить вас о скорейшем продолжении начатой критики, которую я обещал в моем журнале; если бы мог получить ее к новому году, это была бы для меня особая милость. Критика на предисловие печатается в № 23 «Архива» и выйдет 1 декабря. Цензура подписала. Я осмелился сделать некоторые поправки, которых требует дух русского языка, весьма бедного философическими выражениями. Смею еще просить уважаемого земляка об одной милости, т. е. чтобы он не подарил гордому историографу ни малейшей ошибки в исторических фактах. Здешняя публика по преимуществу обращает внимание на это и жадно ловит ошибки человека, которого приверженцы почитают безгрешным, как католики папу. Министерство просвещения и все значительные лица в государстве давно уже желали и ожидали дельной и ученой критики, и имя ваше сделается славным в России и, наверно, эта критика доставит вам еще более и во всяком значении окажет помощь; будут говорить: это тот Лелевель, который писал критику на Карамзина, и, живя в столице и имея различные связи, могут быть в чем-либо вам полезными. Прошу Ваших приказаний, я ваш вернейший слуга; выражая затем искреннее сердечное уважение, имею честь остаться на всю жизнь благодарным и готовым к услугам

Тадеуш Булгарин.

NB. Прошу Вас, милостивый государь, будьте так добры уведомить меня с первой почтой: 1) о дне и годе рождения Марины Мнишех, жены царя Димитрия (самозванца); 2) как было имя Хржановской, которая избавила Трембовль, мне помнится – Элеонора; мне это очень нужно[114].

3. Ф. В. Булгарин И. Лелевелю

8 декабря 1822 г.

Милостивый государь

Критика, или лучше вступление к критике произвело здесь сильный шум[115]. Все не могут ею нахвалиться. Имя Ваше переходит из уст в уста самых высокопоставленных лиц, как Голицын, Сперанский, Оленин etc.[116], отдающих дань Вашим учености и таланту и вместе со всей публикой нетерпеливо ждущих продолжения[117]. Где я ни покажусь, ко мне обращаются с вопросами о вас и просят поскорее продолжения. Несколько фанатичных поклонников Карамзина морщатся, хотя и они отдают вам справедливость. Карамзин молчит, ибо нечего сказать. Я для уврачевания его раны печатаю в 24-м нумере глупейшую похвалу ему, взятую из немецких газет, присланную мне его горячим приверженцем[118], а потом разобью эти глупости, чтобы очистить от пятна мой журнал[119]. Милостивый государь и мой уважаемый земляк, постарайся осчастливить меня и вышли без замедления продолжение. Сооружая собственную славу, вместе с тем выдвигаешь и меня, делаешь журнал мой классическим и упрочиваешь его существование. Что могу я сделать, чтоб отблагодарить тебя? Скажи – а я готов на все. Я предложил вас в члены двух здешних ученых обществ[120]. Вы окажете нам честь, если согласитесь вступить в наше общество, где все вас прославляют. В ожидании благоприятного ответа, до