— Папа, — тихо произнесла она. — Папа, где ты?

Мирел молчал, слушая причитания девушки.

— И правильно, что мы сербов отсюда выгнали! — продолжала взволнованная девушка. — Еще бы из Дмитровицы их выбросить. Мы должны освободить Косово от сербской заразы. Почему мы не можем жить у себя дома, как мы хотим? Почему нам указывают чужаки, что мы должны делать, а что — нет?

Старик слушал гневные тирады внучки молча. Однако по всему было видно, что он еле сдерживается. Седые усы топорщились над морщинистыми, загорелыми щеками. Наконец его прорвало:

— Внученька, ну что ты такое говоришь? У тебя покойная бабка — сербиянка. Если ты не знаешь, то я тебе напомню: у нас в Косово смешанные браки не редкость. Так что, по-твоему? Выходит, ее тоже надо было выгнать?

— Ну, я же не говорю об этом, — несколько смутилась девушка. — При чем здесь бабушка?

— А вот при том! — начал уже заводиться и старик. — Тебя послушать — так вокруг одни враги. Сколько я знал сербов еще при Тито — большинство очень приличные люди. Да и Аллах запрещает обижать последователей Исы, это «люди Книги». Ты хоть знаешь, что на Страшном суде именно Иса будет судить и нас, и иудеев, и христиан? Вот тогда-то и выяснится, кто был человеком, а кто продал свою душу шайтану.

Мирел Касаи говорил правду. По мусульманским законам христианство является уважаемым вероисповеданием, а сам Коран весьма близок к Новому Завету. К сожалению, многие толерантные положения известны далеко не всем мусульманам, чем всегда пользовались фанатики.

— Так что, сербы-четники будут нас убивать, а мы будем молчать? — воскликнула Ледина. — Легко рассуждать о том, что правильно, а что — нет. А вот они об этом не задумываются. Они действуют как хотят, несмотря на своего Ису. Даже если он был такой хороший, то они — другие.

— Да не в этом же дело, внучка! — возразил старик.

Закашлявшись, он долго не мог отдышаться. Наконец, вытерев слезы, выступившие от кашля, он продолжил:

— Пойми, внучка, резню устраивают не народы, живущие рядом. Мы столетия жили вместе. Чего только не бывало, но обычно мы были добрыми соседями. Ты думаешь, кто ссорит народы? Продажные политики, у которых нет национальности. Для них важны только власть и деньги. Разве наши соседи хотят того, чтобы мы убивали друг друга?

— Ну, я об этом и не говорю: — еще больше смутилась девушка.

— Нет, ты говоришь именно об этом. Кто вбил тебе в голову эти дурацкие мысли? Ты меньше слушай безмозглую пропаганду. Те, кто распространяет ее, только и хотят, чтобы мы — албанцы и сербы — перерезали друг друга. Тебе что, нравится война?

— Совсем нет, — горячо ответила девушка. — Я что, идиотка, чтобы мне могли нравиться смерть и страдания?

— Вот видишь, ты сама это прекрасно понимаешь.

— Конечно, я думаю, что противостояние всем уже надоело, — начала понемногу соглашаться Ледина. — Надо бы, конечно, как-то определиться и договориться.

— Вот именно, — покачал головой старик. — Вот только, пока в крае рулят учкисты Хайдари, это вряд ли удастся.

— Скоро прибудут новые миротворцы, — вздохнула девушка. — Может, им удастся навести порядок, этим французам?

— Да уж будем надеяться, что дело сдвинется с мертвой точки, — насупил брови старик. — Голландцы и пальцем не пошевелили, чтобы хоть как-то утихомирить войну. У меня вообще было такое ощущение, что им специально платили для того, чтобы они ничем не занимались, кроме как развлекались в кабаках.

Мирел сердито плюнул.

— Нашелся бы смелый человек, который избавил бы нас от Казима… — протянул он.

— Что ты такое говоришь? — возразила Ледина.

Она вообще-то и сама понимала, что Хайдари вовсе не тот всеобщий благодетель, за которого себя выдает.

— Он из серьезной семьи, и его люди вырежут весь род человека, поднявшего на него руку. Вырежут до последнего человека!

В определенном смысле «семья» в Албании — это родственный клан, наподобие известного многим сицилийского. Именно по такому принципу и строится албанское общество в Косово.

Среди албанцев до сих пор процветает кровная месть, и в случае убийства кого-нибудь из «семьи» мужчина должен мстить, что нередко приводит к многовековому кровавому противостоянию. Сколько семей было загублено таким вот варварским способом решения проблем за столетия, не может подсчитать никто. Да что столетия, когда этот чудовищный обычай процветает в начале третьего тысячелетия не где-нибудь в джунглях Центральной Африки, а в центре Европы, на Балканах, на родине всей европейской цивилизации?

— Что же делать? — Ледина Касаи глядела на старика, как будто надеясь, что он может дать универсальный ответ на ее вопрос.

Мирел поправил головной убор, пожевал губами.

— Надеяться на Аллаха и… Ису!

На аэродроме Приштины, что в Косово, в этот день было весьма оживленно. Буквально только что на летном поле приземлились самолеты с миротворцами, в число которых входили и части Иностранного легиона. Ничего необычного для Приштины в этом не было. После нескольких лет войны самолеты с гуманитарной помощью, военными, миротворцами, людьми, призванными расхлебывать заваренную воюющими сторонами кашу, приземлялись здесь каждый день, и неоднократно.

Бронированный микроавтобус с генератором выкатил из «Геркулеса». Взвод, которым командовал Мазур, осуществляя охрану, находился рядом. Рядом с Мазуром стоял и Мартин Берзинс вместе со своим чемоданом с наличностью. Коротко познакомившись с адъютантом и выяснив, что к чему, Берзинс старался держаться к нему поближе.

«Хоть и русский, а все же по сравнению с этими дикарями — соотечественник, — не без иронии думал он. — Вот до чего приходится иногда опускаться. Что поделаешь — служба такая».

Надо сказать, что русских господин Берзинс не любил. Вообще ко всем славянам он относился пренебрежительно. Однако непростые условия заставляли идти на компромиссы с самим собой.

Находясь рядом с Мазуром, он чувствовал себя куда уверенней. Тем более что чемодан буквально жег ему руки. Теперь с ним он не расставался почти никогда. Получив первое задание, да еще связанное с такими деньгами, он постоянно находился в напряжении. Часто ему казалось, что на него все смотрят, естественно, с нехорошими целями. Казалось, что вот-вот кто-то начнет вырывать чемодан. И сны ему теперь снились соответствующие — нервные, беспокойные, тревожные. Даже в уборную Мартин Берзинс отправлялся вместе со своим сокровищем. Вернее, сокровище было, к сожалению, чужое, но отвечал за него он.

Неподалеку, но на достаточном расстоянии, чтобы не бросаться в глаза, стояла неприметная легковая машина. За рулем сидел мужчина с внешностью киногероя-любовника. На лице его застыла непроницаемая мина, он был всецело поглощен своей работой, состоявшей в фотографировании всего происходящего у самолетов миротворцев. Торопливо щелкал фотоаппарат, запечатлевая все новые и новые картинки. Фотограф аккуратно снимал все по порядку. От объектива не уходило ничего: движения военных, машины. Рядом с фотографом сидел его спутник — высокий блондин. Делая паузу в съемке, Милован Крайкович повернулся к своему шефу.