Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иначе говоря, частное и общее соотносятся при таком понимании как часть и целое, метонимически связывая материю с ее формой – чисто аристотелевское представление о виде как образе и порождающем его роде – идее. В подобном восприятии «вещь» есть действительно вид или род сущего, a universalia (ʽвсеобщность, восходящая к целомуʼ) суть «род родов»; intellectus – умственный образ этой сути.
Со времен Плотина и Порфирия, толковавших категории Аристотеля, проблема универсалий была проблемой родо-видовых отношений, что и в принципе характерно для средневекового метонимического мышления. Концепт существует только в мире объемов и представлен как род; он есть cogitatio – план мысли, нераскрытая сфера предметного мира, символически понимаемого как идея. Род образуется из уподоблений многих видов, родственных по объемам понятий (Реферовская 1985: 249), но именно видов, а не инди-видов. Логические структуры конструируются вне конкретной «вещи», которая полностью стала объектом мысли, что, в сущности, и требуется концептуализмом (умеренным номинализмом), для которого общие понятия вообще немыслимы без неопределенных чувственных образов, поскольку лишь на их основе разум (ratio) строит понятие (intellectus), а это и есть отвлечение индивидуальной формы от материи общего (там же: 258). Так и для Фомы Аквината определение вида по отношению к роду осуществляется через форму, а отношение индивида к виду – через материю, поскольку, согласно Аристотелю, низшая категория бытия есть материя высшей, которая, в свою очередь, есть форма для низшей.
Движение мысли в соотношениях рода и вида с незаконным привлечением сюда инди-вида таково; ср.: (Фома Аквинат 1988: 237):
Рис. W: Инди-Вид – Материя – Вид – Форма – Род
Направление движения нам уже известно: «восходим» или «сходим», и в зависимости от этого в фокусе рассуждения оказывается либо образ, либо понятие.
Сказанному здесь следует уделить особое внимание, не один раз продумать вытекающие из этого следствия. Все богословские истины средневековья на самом деле обоснованы философски, и каждое уклонение в ересь определяется установками на то кажущееся незначительным различие, которое нынешнее сознание связывает с содержательными формами слова. Например, аристотелизм «как непреодоленное язычество», «хотя и несколько уже новоплатонизированный», «не давая возможности усмотреть реальность общего», поскольку он всегда «тянет» в сторону вещи и связан с номинализмом,
«с необходимостью возвращал к арианству <…> ослабленной формой которого являлось несторианство. Точно так же несторианский уклон Запада привел его в XII веке к возрождению аристотелизма» (Карсавин 1994: 142).
Не развивая пока этого вывода, глубокого и справедливого, отметим его важность. Развитие мысли определялось идеологически, потому что и развитие содержательных форм слова направлялось и устанавливалось идеей, которую в соответствии с нашей темой мы по-прежнему будем именовать концептом.
11. Русская философия
Русской философии все перечисленные моменты хорошо известны. Н.А. Бердяев неоднократно выступал против номинализма в современной науке, отмечая, что
«номиналисты обычно рационалисты, реалисты обычно мистики. Рационалисты те, для кого утрачено реальное содержание и реальный смысл слов и понятий; мистики те, для кого слова и понятия полны живого, реального содержания и смысла» (Бердяев 1911: 26).
«Для марксистов не существует классов, каковы они в действительности во всей их сложности и конкретности, а существуют лишь „идеи“ классов (почти что в платоновском смысле). Классы – это как бы умопостигаемые сущности, с которыми можно оперировать вдали от действительности»,
как можно оперировать и со словами
«буржуазность, реакционность – всё это общие места и пустые слова, а всякая их конкретизация и детализация, всякое приближение к действительности рождает противоречия, неясности и кончается комизмом» (Бердяев 1910: 142 – 143).
«Пролетариат, например, такая же невидимая вещь, как и нация…» (Бердяев 1911: 32).
Сравним это с другим высказыванием:
«В наше время умышленно не желают понимать значения слова свобода и требуют его строгого определения. Строгое определение свободы встречает большие философские трудности, а отсюда заключают с поспешным торжеством о пустоте и бессодержательности самой идеи. Как будто легко определить любовь или родину, или даже нацию. И будто бы нужно сперва найти определение нации или отечества, чтобы умереть за них. Еще не совсем сошло в могилу то поколение – поколения, – которое умело умирать за свободу, как за величайшую святыню, не спрашивая ее философских определений» (Федотов 1988: 63).
Кажущееся противоречие в высказываниях двух философов легко снимается, если мы введем в обсуждение понятие «концепт» или воспользуемся традиционным термином «идея»:
«совсем не случайно слово идея имеет двойной смысл того, что мыслится, находится в мысли, и той в себе пребывающей сущности, которая лишь улавливается в мысли или открывается мысли. Непрекращающийся в течение веков спор между логическим реализмом и номинализмом (или концептуализмом) <…> имеет своим источником то обстоятельство, что идея одновременно предполагает и то, и другое, – что она есть реальность, как бы стоящая на пороге между бытием в мышлении и бытием в себе» (Франк 1990: 283).
Уточним и это положение ссылкой на другого философа.
«То есть этот концепт есть попросту то, что мы называем единством противоположностей. Ведь у философа утверждаются мыслительный акт, предмет этого акта и их тождество. Вот этот концепт, вероятно, и введен для того, чтобы конкретно обозначить единство мышления с его предметом» (Лосев 1991: 384),
т.е. возможностью посмотреть на их соотношения с двух противоположных точек зрения. Такая возможность обогащает наше знание и дает перспективы для познания нового.
Не множа цитат, приведем некоторые высказывания С.Н. Булгакова, которыми определяется позиция русского философа по этому сложному вопросу.
«Два основных направления естественно обозначились в истории философии, принимая в ней разные формулировки: номинализму и реализму средневековой философии в новейшей соответствуют позитивизм, эмпиризм или идеализм (конечно, „трансцендентальный“), в их противоположности реализму, мистическому или спиритуалистическому. Для первого воззрения бытие исчерпывается непосредственной данностью состояний сознания, которая в своем выражении и логической обработке облекается в символику общих понятий и суждений. Для другого воззрения действительность несравненно глубже опытной данности <…> Если первое воззрение, номинализм, неизбежно разрешает мир в субъективный иллюзионизм замкнутого,