– Держи! – крикнул Любе один шофер и бросил ей на колени чупа-чупс.

Люба развернула слюдяную косынку и сунула леденец за щеку.

Около девяти часов утра мимо Любы, притормаживая, проехал огромный, как грудь кормилицы, молоковоз. Шофер приоткрыл дверцу и обернулся назад, поджидая, когда подъедет Люба.

– Здрасте! – весело поприветствовал он девушку. – Помочь?

– Спасибо, не надо! Вы не знаете, здесь кафе какое-нибудь будет?

– А вон уже видно, слева. Тебе кофе или чай купить?

– Ой, что вы, я сама, – засмущалась Люба.

– Да ладно! Кончай скромничать. У Сергеевны вечно кипяток, как раз пока подъедешь – остынет немного. Так кофе?

– Ага. Три в одном.

– Да хоть пять! – пошутил шофер.

Когда Люба подъехала к кафе, водитель молоковоза уже сидел за пластиковым красным столиком и поглощал разрезанный вдоль батон с заложенными в него котлетами.

Люба достала из рюкзака бананы и печенье:

– Угощайтесь!

– Не-е, бананы – это для девчат вроде тебя. А шоферня бананы не ест, чего добро переводить?

– Молоко везете?

– Ну.

– Куда?

– В Москву.

– В Москву?! – обрадовалась Люба. – И я – в Москву.

Люба отпила горячего кофе, блаженно откинулась на спинку коляски и оглядела молоковоз, стоящий у обочины заасфальтированной поляны.

– Завтра уже молоко наше москвичи пить будут, да?

– Нет, – замотал головой шофер. – Его высушат в порошок. Потом порошок водой разведут. И тогда уже молоко продавать будут.

– А зачем так? – удивилась Люба.

– Ну-у… – пожал плечами водитель. – Чтоб не скисало дольше. Ты вот кто, чем занимаешься?

– Певица, – порозовев, сказала Люба.

– Зачем певицы песни сперва записывают, а потом уж поют под фанеру?

– Не все же так делают, – сказала Люба, но тут же вспомнила, что в рюкзаке у нее лежит диск. Чтоб не скисала песня дольше, – засмеялась она. – Вас как зовут?

– Сергей. А тебя?

– Любовь Зефирова. Как увидите афиши «Любовь Зефирова в новой шоу-программе «Колеса фортуны» – это я. Приходите на концерт!

– Обязательно! Я с живой певицей первый раз встречаюсь. Давай я тебе еще кофе принесу. Не, денег не возьму! Жаль, ехать нужно: молоко перегреешь, перетрясешь по жаре, так сортность снизят.

Сергей пошел к машине и, уже открыв кабину, повернулся к Любе и прокричал:

– А ты в Москву-то на чем едешь?! Где твой автобус?! Или лимузин у тебя?!

«Джип!» – охнула коляска.

– Джип… – растерянно сказала Люба, глядя на трассу.

С шоссе медленно съезжал по направлению к Любиному столику вишневый внедорожник.

«Здорово, дальнобойщица!» – жизнерадостно гаркнул джип коляске.

Коляска возмущенно запыхтела.

«На трассе, что ли, трудишься?» – подмигнул джип коляске.

«Любушка, если этот хам сейчас не замолчит, я не знаю, что с ним сделаю!»

Люба укоризненно посмотрела на джип.

«Да ладно, девчонки, я ж шучу».

– Привет, – сказал Николай в окно. – Ты чего здесь? Опять парашют не раскрылся?

– Привет, – произнесла Люба охрипшим голосом.

Сердце ее так заколотилось, что коляска принялась бормотать про виброболезнь, от которой она, коляска, несомненно, получит большой урон здоровью, а то и вовсе полную нетрудоспособность.

Люба поставила локоть на рюкзак, прижала кисть к подбородку, прикусила ноготь большого пальца и сияющими глазами стала поглощать картину выхода Николая из джипа. Николай прибавил громкости магнитоле, одновременно оглядев окрестности в зеркало заднего вида, и неторопливо, как врач скорой, вышел из машины.

– Как дела? Чё нового в авиации? – сказал он, садясь за Любин столик.

– Хорошо дела! – призналась Люба. – Жизнь вот новую начала.

– Курить, что ли, бросила? – рассеянно поинтересовался Николай.

– Нет, – засмеялась Люба. – А хотите кофе? Три в одном?

– Да я такую парашу не пью.

– А банан? Хотите?

– Ну давай.

– Вы только хороший кофе пьете, да?

– А чего дешевку покупать? Надо же уважать себя, правильно?

– Правильно. У вас прекрасный вкус, да?

– Что есть, то есть. На вкус не жалуюсь: водку от пива отличу.

Люба звонко рассмеялась. Коляска занервничала.

– У вас такое чувство юмора колоссальное!

– Не жалуюсь. Хочешь анекдот?

– Про Вовочку?

– Не, про ментов.

Люба смеялась, поднимала тонкие брови, терла под мочкой уха, демонстрируя изящность ногтей, и обводила пальцем вокруг губ, и запрокидывала голову, и расстегивала верхнюю пуговицу джинсовой куртки, и вновь звонко хохотала.

«Тьфу! – выходила из себя коляска. – Ты еще спой ему да ботинки начисть! Люба! Лю-ба!» Но Люба не слышала. Любовь, проникшая в ее организм воздушно-капельным путем, таилась всего сутки. (Это была самая коварная ее форма – весенняя пандемия.) И вот вам – пожалуйста! – уже к десяти часам утра любовь отравила Любу продуктами горения: Люба поглупела!

«Ты подумай, чего любовь с людями делает, – охала коляска. – Вчера еще девка как девка была, а сегодня дура дурой. Люба, очнись. Ехать надо!»

– Николай, откуда вы столько всего знаете? – сияла Люба.

– В библиотеку часто хожу.

– Какой вы молодец!

«Люба, ты с ума сошла? – дергала девушку за джинсы коляска. – Он ведь смеется над тобой».

Люба не откликалась.

– Почему вы так быстро уезжаете? – вспомнила вдруг Люба.

– Надо в Москву смотаться, зелени подстоговать.

– А где вы в Москве живете?

– Метро «Тимирязевская».

– Значит, в Москве тепло, трава уже большая? А я в куртку вырядилась.

– Ты тоже, что ли, в Москву? – спросил Николай.

– Да!

– И чего там?

– Много разных дел, проектов. Я ведь автор песен. У меня и диски есть. Путину нужно будет обязательно свои песни спеть. Я ведь на Красной площади уже выступала. Договоренность есть: создать при Путине совет по делам людей с ограниченными возможностями.

Николай уставился на Любу.

– Ассоциацию инвалидов – деятелей шоубизнеса организовать, – фонтанировала Люба. – В Москве ведь есть певцы-инвалиды, да? Слепая певица есть, без ноги певец, с жабрами этот… как его? Забыла. Безголосых много, – напоследок пошутила Люба.