Я испытывала искушение согласиться, просто чтобы посмотреть на ее лицо.

– Нет. Но все равно спасибо. Мне нужно многое сделать. Приятного вечера.

– На него-то мы и нацелились.

Алан пожелал мне спокойной ночи, и они ушли. Притворяясь, что меня здесь нет, Оливия стремительно пронеслась мимо и вышла на новый, но уже грязный ковер лестничной площадки.

В течение получаса я разговаривала с Сэмом, изумленная тем, что мне еще не доводилось уезжать из дома на целые сутки. Пока мы болтали, я расхаживала по квартире – до гостиной и обратно, – в которой было светло даже ночью благодаря уличному освещению. Я зашла в крохотную кухню, где взяла оливку, кусок питы, обмакнутой в хумус, а затем, во время третьего обхода квартиры, налила себе еще вина.

– Чем ты занимался? – спросила я, ненавидя свой покровительственный тон. Сэм, похоже, его не заметил.

– О, знаешь, плохо спал без тебя. Кровать слишком большая. Некому жаловаться, когда я заворачиваюсь в одеяло. Все без тебя не в радость.

– О, я понимаю. У меня то же самое.

– Я ни на что не годен, когда один. – Сэм начал говорить быстро, его подавленное огорчение выплескивалось в потоке слов: – Лучше бы мы этого не делали, Лара. Это ошибка. Лучше бы мы вместе посмеялись и назвали это абсурдной затеей. Лучше бы мы поставили нас самих, тебя и меня, выше денег и всего прочего. Лучше бы ты была здесь, со мной. Все это неправильно.

– Я знаю. – Я сказала это не просто для того, чтобы ему стало легче. Несмотря на то что Лондон сегодня был волнующ, а пребывание на работе – возбуждающим и удивительным, мне вдруг захотелось оказаться в Фалмуте, в нашем маленьком домике над доками, с Сэмом. С ним я чувствовала себя в безопасности. Я вдруг ощутила, что он и наш дом – это мое убежище, уютная тихая гавань сразу в нескольких отношениях. – Я вернусь в субботу, – напомнила я.

– Но сейчас только понедельник!

– Конец понедельника. А я приеду в самом начале субботы. Время пролетит быстро. Ты привыкнешь. Ты можешь сколько захочешь смотреть «Человек и еда»![17] Можешь оставлять поднятым сиденье унитаза. – Я замолчала, потому что заметила, как жалостливо это звучит.

– Угу. – Несколько секунд мы оба молчали.

– Так что… – произнес он наконец в тот самый момент, когда я произнесла: «И…» Мы неловко замолчали, каждый ожидая, чтобы другой продолжил.

– Продолжай, – сказал наконец Сэм. Мы оба рассмеялись, и напряжение ушло.

– Я просто хотела сказать, что тебе, в отличие от меня, не приходится жить с Оливией. Ты, по крайней мере, в нашем доме. Давай пойдем куда-нибудь пообедать в субботу. В какой-нибудь симпатичный паб.

– Да. – В его голосе наконец прозвучала решимость, и мне это понравилось. – Да. Я закажу столик в «Пандоре» или «Феррибоуте».

Это наши любимые пабы в окрестностях Фалмута, оба расположены на воде. «Пандора Инн» – на берегу речки Рэстронгуэт; крытый тростником паб, который сгорел, затем чудесным образом вновь открылся почти в точности в том же виде. У него есть причал, к которому в солнечные дни пришвартовываются лодки, а те, кто на них приплыл, заходят в паб пообедать. Там же дети ловят крабов и швыряют их в пластиковые ведра.

А паб «Фэррибоут» расположен в устье Хелфорда (это часть долины, затопленная морем), в сельской местности Фрэнчменс-крик. Там речной пляж, зеркальная водяная гладь и лодки до самого горизонта, а паром, давший название пабу[18], целый день возит людей на прогулки по реке. Оба паба – рай умиротворения: это такие места, где ничего плохого не может случиться. Иллюзорные, тихие миры, населенные исключительно обеспеченными и успешными людьми. В прошлый раз, когда мы ездили в «Фэррибоут», я разглядывала окружавшие нас семьи состоятельных отдыхающих, их здоровых детей, со знанием дела чистящих креветки и пьющих натуральный лимонад, и убеждала себя, что в мире полно печали, что люди ужасно несчастны в браке, что они заводят интрижки, слишком много пьют и имеют пристрастие к азартным играм, что многие жизни на грани распада, что семьи разбиваются, а бизнес банкротится.

В конце концов я стала главным образом смотреть так на нас с Сэмом. Для посторонних мы, должно быть, выглядели идеально: пара на четвертом десятке лет обедает вместе в прибрежном пабе. Никто бы не узнал по внешней картинке, что наша третья попытка экстракорпорального оплодотворения провалилась и мы стараемся смириться с мыслью, что у нас никогда не будет собственного ребенка, что у нас многотысячный долг и один из нас относится гораздо более спокойно к мысли о бездетности, чем другой.

И когда затем я посмотрела вокруг, то уловила отчаяние в уголках людских глаз, их страдание, фальшивые улыбки, которые они демонстрировали друг другу. Я увидела, как люди пытаются тайком писать эсэмэски под столом, но расстраиваются, что нет приема. От этого мне захотелось кричать, и я пожалела, что не запрятала подальше свой цинизм.

– Это было бы чудесно, – сказала я. – Где тебе больше захочется. Буду ждать этого с нетерпением.

– Как прошла встреча с Оливией? – спросил Сэм, и мне стало приятно, что кто-то еще, кроме Леона, искренне об этом беспокоится. – Она тебе досаждает?

Я выдавила смешок.

– О, все в пределах терпимого. С этим нетрудно справиться, избегая друг друга. Да. Кстати о сестринском примирении, на которое я надеялась. Этого, похоже, не произойдет. Сегодня вечером она ушла гулять с симпатичным мускулистым мужчиной, который очень мило ко мне отнесся. Это прекрасно.

– Не поддавайся на ее штучки, ладно?

– Я знаю.

– Я люблю тебя, Лара. Это единственное, что имеет значение, верно?

Все остальное детали.

– Да, ты прав.

Я дала отбой. Затем приняла душ, зная, что если сяду расслабляться в ванну, то потрачу слишком много воды, и Оливия, придя домой, найдет меня там и начнет ворчать. Я вылила оставшееся в бокале вино в раковину, тщательно помыла посуду, затем закрылась в своей крохотной комнатке и ненадолго заснула, рывком проснувшись, как только ключ сестры повернулся в замке. Я слушала, как она, производя разнообразный шум, ходит по квартире. До меня доносился запах тостов, которые она готовила. И я пожалела, что не могу встать и присоединиться к ней.

Внезапно донеслись ее рыдания. Кажется, Оливия старалась их подавить, но тщетно. Я слышала ее прерывистое дыхание. Часы показывали три утра. Мне хотелось снова заснуть, но ошеломление было слишком сильно. Оливия плакала все горше и горше. Это надрывало мне сердце.

Ей не понравится, если я подойду к ней, поэтому я не вставала. Я лежала в кровати, слушала, как она плачет, и притворялась, что сплю.

Октябрь