после многих недель улещиванья со стороны какого-то ученого, набросала углем первый рисунок когда-либо исполненный животным: набросок изображал решетку клетки, в которой бедный зверь был заключен»[58].

Обойти молчанием глубокую одержимость, которая снова и снова встречается в произведениях Набокова, не получится. Я читала ранние его произведения, еще написанные по-русски, и исследования современных литературных критиков, чтобы понять, чем его так привлекала эта возмутительная тема.

Первая попытка автора осмыслить мотив противоестественного влечения взрослого мужчины к девочке, еще даже не вступившей в подростковый возраст, была опубликована в 1926 году: Набоков всего лишь год как начал писать прозу, прежде же посвящал себя исключительно поэзии. Быть может, проза позволяла как-то справиться с клубившейся вокруг Набокова темнотой и смутой? Четырьмя годами ранее убили его отца, Владимира Николаевича Набокова, правоведа и журналиста; Набоков-младший год как женился на Вере Слоним, эмигрантке, с которой познакомился в Берлине, куда она вместе с другими русскими бежала от революции. Ни Владимиру, ни Вере город особенно не нравился, однако же они прожили в Берлине пятнадцать лет. Помимо сочинительства, Набоков зарабатывал на жизнь уроками тенниса, бокса и иностранных языков[59].

Первый роман, «Машенька», Набоков выпустил в 1926 году под псевдонимом В. Сирин, под которым публиковал прозу и стихи до самого переезда в Америку. В том же году Набоков-Сирин опубликовал рассказ «Сказка». В нем, помимо прочего, он описывает четырнадцатилетнюю девочку «в темном нарядном платье, очень открытом на груди», хотя и непонятно, замечает ли это рассказчик, Эрвин: «И взгляд Эрвина, дрогнув, перешел на лицо девочки… что-то было в этом лице странное, странно скользнули ее слишком блестящие глаза – и если б это была не девочка – внучка, верно, старика, – можно было подумать, что губы ее тронуты кармином. Она шла, едва-едва поводя бедрами, тесно передвигая ноги, она что-то звонко спрашивала у своего спутника, – и Эрвин ничего мысленно не приказал, но вдруг почувствовал, что его тайное мгновенное желание исполнено».

«Тайное мгновенное желание» Эрвина, разумеется, его запретная страсть к девочке.

Двумя годами позже, в 1928 году, Набоков коснулся этой темы в стихах. «Лилит» также описывает «демоническое» впечатление, какое производит на лирического героя девочка, ее «подмышка рыжая» и взгляд «через плечо зеленым глазом»: «…с речною лилией в кудрях, стройна, как женщина», – описывает он и продолжает:

И обольстителен и весел

Был запрокинувшийся лик,

И яростным ударом чресел

Я в незабытую проник.

Змея в змее, сосуд в сосуде,

К ней пригнанный, я в ней скользил,

Уже восторг в растущем зуде

Неописуемый сквозил…

Но преступное это совокупление губит рассказчика. Лилит отпрянула, вырвалась, и как ни умолял он: «Впусти!», судьба его предрешена: «Молчала дверь. И перед всеми // мучительно я пролил семя // и понял вдруг, что я в аду». За два с половиной десятка лет до «Лолиты» Набоков предвосхитил признание Гумберта Гумберта в том, что он «вполне способен иметь сношения с Евой, но Лилит была той, о ком он мечтал».

Еще одна протонимфетка, Марго, появляется в «Смехе в темноте», хотя эта героиня уже чуть старше: в русской версии, называющейся «Камера обскура» (1932), ей восемнадцать, в существенно же переработанном варианте романа, который Набоков выпустил шесть лет спустя под другим названием, – шестнадцать. (В 1960-е годы Набоков переписал роман в третий раз.) Марго привлекает внимание немолодого состоятельного искусствоведа Альберта Альбинуса[60], чье имя перекликается с именем Гумберта Гумберта.

Поступки и характер Марго мы видим лишь глазами Альбинуса. Он описывает ее как капризную, взбалмошную, склонную к манипуляциям особу. Точь-в-точь как Клэр Куильти в «Лолите» срывает планы Гумберта в отношении Долорес, так и в «Смехе в темноте» в связь Альбинуса с Марго вмешивается третий лишний. Впрочем, Аксель Рекс заводит интрижку с Марго с куда более корыстной целью – добраться до Альбинуса и его состояния; Куильти же увозит Долорес из тех же недостойных побуждений, что и Гумберт Гумберт.

Все ранние предшественницы Долорес Гейз (кроме, пожалуй, Марго, которую можно назвать полноценным персонажем) – не более чем образы, которые искушают и мучают героев Набокова, и эти образы растут вместе с мастерством писателя. Так, отрывок из романа «Дар», который был написан между 1935 и 1937 годом, но опубликован лишь в 1952-м (английский перевод вышел десятью годами позже), целиком вмещает будущий сюжет «Лолиты». «Я бы такой роман накатал!» – восклицает один из второстепенных персонажей и пускается описывать молоденькую падчерицу:

Вот представьте себе такую историю: старый пес, – но еще в соку, с огнем, с жаждой счастья, – знакомится с вдовицей, а у нее дочка, совсем еще девочка, – знаете, когда еще ничего не оформилось, а уже ходит так, что с ума сойти. Бледненькая, легонькая, под глазами синева, – и конечно на старого хрыча не смотрит. Что делать? И вот, недолго думая, он, видите ли, на вдовице женится. Хорошо-с. Вот, зажили втроем. Тут можно без конца описывать – соблазн, вечную пыточку, зуд, безумную надежду.

Впрочем, это вовсе не значит, что Набоков тут же сел и «накатал» роман, который впоследствии станет «Лолитой». Была еще одна, последняя, не вполне успешная попытка – рассказ «Волшебник» (последняя вещь, которую Набоков написал по-русски). Над этим произведением писатель работал в переломный момент жизни: как раз решался вопрос, удастся ли Набоковым уехать из Европы в Америку. Однако опубликован «Волшебник» был лишь почти через десять лет после смерти Набокова.

В сентябре 1939 года Германия напала на Польшу, втянув тем самым в войну и весь остальной мир. Время выдалось для Владимира Набокова непростое. Незадолго до этого к нему в Париж из Германии после затянувшейся разлуки наконец-то приехали жена Вера с сыном Дмитрием. Он разорвал отношения с эмигранткой Ириной Гуаданини, вернулся в семью, однако, поскольку режим Виши фактически сотрудничал с нацистами, оставаться в Париже было небезопасно. Вера, а значит, и Дмитрий были евреями, и если бы им не удалось бежать из Франции, им грозил концлагерь.

Все эти треволнения не могли не сказаться на здоровье писателя. Осенью 1939-го (или в начале 1940-го) Набокова «пригвоздил к постели серьезный приступ межреберной невралгии»[61], загадочное заболевание, которое то и дело возвращалось и преследовало писателя до конца жизни. Ему оставалось лишь писать да читать: все равно больше ничего он делать не мог, так что Набоков перенесся в мир воображения. В результате появился «Волшебник», 55-страничная повесть, сюжет которой больше всего напоминает будущий роман.

Рассказчик в «Волшебнике» безымянный (в отличие от Гумберта Гумберта) – впрочем,