– Какие вы милые! Хотите, я сделаю кофе? Или чай! Я привезла баночку чудного английского чая.

Они прошли на кухню. Лиза старалась идти прямо и спокойно.

– Но мы совсем не хотим тебя беспокоить! – слабо запротестовала за двоих Софья Эмильевна.

– Никакого беспокойства! – ответила решительно Лиза, включая электрический чайник, привезенный из города. – Я так рада вас видеть!

Она включила моторчик, подающий воду в дом, подождала немного, пока она стечет и из ржавой превратится в прозрачную. Взглянула на кастрюлю: вместительная, жаркого может хватить на неделю. Однообразность еды не беспокоила ее, было все равно, что есть.

Ожидая, пока вскипит чайник, они говорили о бытовых проблемах, газе, отоплении, воде, починке ворот; за всей этой болтовней Лиза старательно пыталась скрыть свое состояние. И все это время присутствовала в голове, как эхо, далекая музыка и голосок девочки, как фрагмент сна:

– Ах, мой милый Августин, Августин, Августин! Ах, мой милый Августин, все прошло, все…

– В этом году хотела пойти учительницей в местную школу и почти договорилась, так что с сентября, возможно, начну новую работу. – Лиза отпила глоточек чая и попробовала его спокойно проглотить, пытаясь успокоить нервы.

Однако ее трясло, и Роза бросила многозначительный взгляд на Соню:

– Мы пойдем, родная, а ты отдыхай и ничего не бойся, – сказала Соня, погладив руку молодой женщины.

Оставшись одна, Лиза тщательно занавесила все окна. Она была уверена: что-то должно произойти, ей дадут знак, что-то откроют. Внутренне собравшись, но все же достаточно спокойно, она ждала, подумав, что такое состояние у нее бывало перед экзаменами в школе и институте.

Она заварила свежий чай, взяла старинную, чуть треснувшую гарднеровскую чашку, которой обычно никто не пользовался, – она стояла в буфете как предмет обстановки, предмет роскоши ушедшего времени, как вдова почившего антикварного набора, – и села в кресло у маленького столика, покрытого кружевной, пожелтевшей от времени круглой скатертью.

Тихо и отчетливо тикал тетин будильник. Она вроде его не заводила, а может, и заводила, окна постепенно темнели, в занавеске уже путались отсветы луны, и ее света стало достаточно, чтобы видеть задвижку на потайной двери. Кто-то тихо играл «Лунную сонату» Бетховена. Лиза слушала, замечая ошибки и понимая, что играет новичок. Играет ребенок. Играет Туся. Так ее назвали сестры Пунц.

– Туся! Тусенька! – тихо позвала Лиза, вставая с кресла.

Она подошла к двери, прислонилась к ней щекой, слушая музыку, сердце почему-то защемило от грустной нежности. У девочки был талант, ей не хватало только техники.

– Тусенька, эту фразу раздели хорошенько на два голоса. Сделай так, чтобы были слышны обе руки.

– Я пробую, но у меня ничего не получается. А вы кто? Откуда?

– Тусенька, я стою за твоей дверью, можешь мне открыть?

– Нет! Эта дверь заколочена.

«Заколочена. Заколочена. Заколочена», – громко тикал будильник. Луна четко освещала каждый предмет в комнате. Из-под таинственной двери пробивалась полоска тусклого света. Лиза наконец решительно потерла виски ладонями и громко сказала:

– Ну! Хватит! Возможно ли это?! Неужели я пришла в такое жалкое психологическое состояние из-за развода с Яновским! Я же сама решилась уйти от него и жить своей жизнью! Сама. Так отчего же эти идиотские галлюцинации? Это же смешно!

Она натужно улыбнулась, накинула на плечи тетин пыльник и вышла в сад. Покачиваясь на скрипучих качелях, смотрела вверх на переплетенные ветки старых яблонь, и эти ветки, которые она реально видела, казались ей сном, а Туся – реальностью. Потом она вернулась в дом и раскрыла папку с документами.

Молодой Акимов до исторической перестройки тянул рабочую лямку в бухгалтерии большого универмага и вместе с зарплатой получал свой нелегальный доход. По его меркам, небольшой, но по тем временам вполне поддерживающий приличный уровень. К тому же жена его, Татьяна Дмитриевна, переводчик с французского, экскурсовод с большим опытом и дипломом Высшей партшколы, тоже имела свой скромный профит от интуристов и от вышестоящих проверяющих организаций за маленькие компрометирующие информации.

Так, объединяя доходы, и жила молодая семья. Воспитывали сына Павлика, учили его языкам и музыке, иногда кушали икорку, пили виски, покупали шмотки в «Березке» и покуривали импортные сигареты.

Но в системе рыночных отношений, в разобщенном озлобленном обществе своих новых коллег Акимов вдруг завял. Человеком энергичным и самостоятельным он никогда не был. Зато был завистливым и стремящимся к красивой жизни. Придумывать, продумывать, просчитывать свои действия и рождать новые идеи было не для него. Когда универмаг совсем развалился, а доходы исчезли вместе с зарплатой, более предприимчивая жена Татьяна устроила его тем же бухгалтером в частное туристическое агентство. Работа бухгалтера без дополнительных отчислений в конверте оказалась скучна и тосклива до безобразия, особенно когда на шикарном «Ягуаре» прямо под окно его «два на два» кабинета шофер привозил хозяина – молодого парня. А его скромная зарплата могла поддержать лишь небольшое материальное счастье, которое он все же не собирался отвергать и использовал его по вечерам в такой форме: заваливался на диван с бутылкой чего-нибудь вкусненького, смотрел футбол или читал чудесный простенький детективчик, где не нужно было шевелить мозгами, а только отпивать из стакана и перелистывать страницы. На телефонные звонки сам же отвечал, что его нет дома, а вечерние занятия супруги и сына его не интересовали.

И вроде все устаканилось. И Акимов даже свыкся, обуютился в своем трясинном мирке. Дни проходили один за другим. Но однажды на его обычный ответ: «Его нет дома», звонящий заорал в трубку:

– Ты что, Андрюша, болен? Это же я – Яновский.

– Ух! Ян! Дома я, дома и не болен. Просто охраняю свой внутренний мир.

– Что-то я тебя не пойму. Явно надо за тебя браться!

– Ой! Не надо, старик, за меня браться. Я так устал!

– От чего это, позвольте вас спросить, вы так устали?

– Да от жизни, от работы, от занудства общего.

– Ну ладно, я все понял. Об этом мы еще поговорим. А я у тебя хотел спросить: есть возможность устроить на работу мою бывшую жену? У нее историческое образование, могла бы быть хорошим экскурсоводом.

– Языки знает?

– Так, для себя: английский, итальянский. Но отлично знает, как говорится, историю, особенно генеалогические древа старинных родов и еще множество всякой спиритической чепухи.

– Ну, не знаю, мы в принципе нуждаемся в гидах с языком. Но итальянский – это уже хорошо. А почему «бывшая»?

– Да так, не сошлись характерами. Так да или нет?