Тот, кто это сказал, не был тем, кто, по-видимому, председательствовал. Этот последний сидел молча и неподвижно.

Самуил хотел было двинуться вперед. Но в это время выступили на сцену двое молодых людей, которых вел третий. Самуил и Юлиус узнали в них двух своих университетских товарищей. Тот, кто велел их ввести, обратился к ним с вопросами.

— Вас зовут Отто Дормаген? — сказал он одному из них — Да.

— А вас Франц Риттер? — Да.

— Вы оба принадлежите к Тугендбунду? — Да.

— Как члены союза, вы помните, что обязаны безусловно повиноваться?

— Мы помним это.

— Вы оба из гейдельбергского университета, и оба корпоранты. Вы должны знать двух ваших товарищей, Самуила Гельба и Юлиуса Гермелинфельда?

Самуил и Юлиус молча переглянулись в своем углу.

— Знаем, — ответили студенты.

— Вы оба славитесь как искусные бойцы на шпагах, и вам всегда везло во время ваших студенческих дуэлей.

— Это правда.

— Так вот приказ. Не далее, как завтра, вы вызовете на дуэль Юлиуса Гермелинфельда и Самуила Гельба, под каким бы то ни было предлогом.

Самуил наклонился к Юлиусу и шепнул ему:

— Эта сцена не лишена оригинальности. Только зачем нас заставили при ней присутствовать?

— Вы повинуетесь? — спросил замаскированный человек.

Отто Дормаген и Франц Риттер молчали и колебались. Потом Отто ответил:

— Самуил и Юлиус тоже прекрасно владеют шпагами.

— Льстец! — пробормотал Самуил.

— Поэтому мы и избрали таких двух бойцов, как вы, — ответил на это голос замаскированного.

— Если имеется в виду нанести верный удар, — сказал Франц, — то лучше пустить в дело кинжал, чем шпагу.

— Я думаю, — пробормотал Самуил.

Замаскированный на это ответил:

— Надо, чтобы смерть имела естественное и простое объяснение. Студенческая ссора — самая заурядная вещь и не внушит никаких подозрений.

Студенты все еще как будто бы колебались.

— Помните, — добавил человек в маске, — что сегодня первое июня, и что через десять дней состоится общее собрание, перед которым мы должны будем испрашивать для вас либо награды, либо наказания.

— Я повинуюсь, — сказали один за другим Франц Риттер и Отто Дормаген.

— Хорошо. Желаю вам доброго успеха. Вооружитесь мужеством. Можете теперь удалиться.

Франц и Отто вышли с тем же самым человеком, который ввел их. Семеро в масках сидели, не говоря ни слова. Через пять минут тот человек вернулся и доложил, что студенты удалились.

— Введите двух других ратоборцев, — сказал тот же человек, который раньше говорил от имени семерых. Пристав совещания пошел в ту сторону, где ждали Юлиус и Самуил.

— Пойдемте, — сказал он им.

Самуил и Юлиус в свою очередь очутились в этой странной зале заседаний перед семью замаскированными.

Тот же самый замаскированный человек, который говорил с Францем и Отто, обратился теперь к нашим друзьям:

— Вас зовут Юлиус Гермелинфельд? — обратился он к Юлиусу. — Да.

— А вы Самуил Гельб? — Да.

— Вы принадлежите к Тугендбунду, и, будучи его членами, вы обязаны нам повиноваться.

— Так.

— Вы видели сейчас двух студентов, которые только что вышли отсюда и слышали их имена? Вы знаете, какое обещание дали они на завтрашний день?

— Они обещали шкуру с медведя, которого завтра убьют, ответил Самуил, не упускавший случая позубоскалить.

— Они вас вызовут. Вы будете биться с ними. Вы лучшие Дуэлянты во всем гейдельбергском университете. Убивать их не следует, достаточно тяжело ранить. Согласны ли вы повиноваться?

— Я согласен, — отвечал Юлиус.

— Хорошо, — произнес голос таинственного незнакомца. — Ну а вы, Самуил Гельб, вы колеблетесь?

— Я? Да, — отвечал Самуил. — Я раздумываю о том, что в сию минуту обращаетесь к нам двоим точь-в-точь с таким же требованием, с каким только что обращались к тем двум, и я тщетно стараюсь уяснить себе, зачем вы натравливаете двух своих на двух своих же. До сих пор я думал, что Тугендбунд был основан не для того, чтобы устраивать петушиные бои, а для чего-то другого, более серьезного.

— Дело идет не о том, чтобы шутить и развлекаться, — возразил на это замаскированный, — а о том, чтобы покарать виновных. Мы не обязаны давать вам никаких объяснений. Но будет небесполезно, если вы поймете причины нашего постановления. Дело идет о том, чтобы избавить союз от двух ложных братьев, которые предают нас. Союз оказывает вам честь, отдавая вам в руки свою мстительную шпагу.

— Но, позвольте, кому она вручается, эта шпага, нам или им? — спросил Самуил. — Кто поручится нам за то, что вы от них, а не от нас желаете избавиться?

— Ваша совесть. Мы хотим нанести удар двум предателям, и вы сами лучше, чем кто-либо другой должны знать, вы или не вы эти предатели.

— А разве вы не можете по ошибке считать нас предателями, хотя бы на самом деле мы вовсе ими не были?

— О, легковерный брат. Если бы мы против вас устраивали эту дуэль, с какой стати мы поставили бы вас лицом к лицу с вашими противниками? С какой стати мы сделали бы вас тайными свидетелями переговоров с ними? Мы отдали бы им наш приказ в строгой тайне, они бы вас оскорбили и вызвали, вы люди храбрые, вы приняли бы вызов, вы дрались бы с ними, и вам осталось бы совершенно неизвестным наше участие во всем этом деле. Но ведь мы поступили совсем наоборот. Мы предупредили вас обо всем за десять дней. Вы были в отпуске у себя на родине во Франкфурте, когда наш курьер вызвал вас на двадцатое мая, внушив вам при этом, чтобы вы хорошенько поупражнялись в обращении со шпагой, так как двадцатого мая вам предстоит бой на смерть. Согласитесь сами, что такой образ действий никак нельзя считать ловушкой.

— Но если Франц и Отто предатели, так почему же вы приказываете нам только ранить их, а не убить? — спросил Самуил, у которого кроме всех этих сомнений скрывалась еще какая-то мысль.

Человек в маске только одну минуту оставался в нерешительности, потом, обменявшись какими-то таинственными жестами с другими замаскированными, он сказал:

— Ну, слушайте. Мы хотим, чтобы вы избавились от всяких сомнений в ваших действиях и в наших намерениях. И, хотя уставы наши требуют от вас безответного повиновения, мы, тем не менее, соглашаемся разъяснить вам все дело до конца. Слушайте же. Семь месяцев тому назад был подписан Венский трактат. Франция торжествует. В настоящее время во всей Германии стоят друг против друга только две действительных силы: император Наполеон и Тугендбунд. Официальные правительства Австрии и Пруссии согнули шеи и подставили головы под сапог победителя. Тугендбунд же продолжает свое дело. Там, где шпага перестает действовать, начинает действовать нож, Фридрих Стапс пожертвовал собой, его кинжал едва не сделал из Шенбруна алтаря независимости. Он погиб, но кровь мучеников производит крещение идей и порождает преданность долгу. Наполеон это знает и не сводит глаз с нашего союза. Он распорядился шпионить за ним. Отто Дормаген и Франц Риттер продались ему. Мы имеем положительные доказательства этого. Пользуясь своими членскими правами, они рассчитывают присутствовать на нашем общем собрании первого июня для того, чтобы узнать те важные решения, которые будут приняты на этом собрании, и затем продать их Наполеону. Надо помешать им присутствовать на этом собрании. Но как это сделать? Убить их, скажете вы? Но наполеоновская полиция поспешит заменить их другими. А между тем в наших интересах знать шпионов для того, чтобы не доверяться им и, в случае надобности, сообщать через них врагу ложные известия. Поэтому-то нам нет никакой выгоды убивать их. Достаточно серьезной раны, которая на несколько дней удержит их в постели, а когда они выздоровят, день общего собрания уже минует. Ради пущей предосторожности мы дали им роль зачинщиков. Таким образом, они ничего не подозревают и будут сообщать французам то, что мы найдем полезным им доверить. Теперь вы понимаете, почему мы поручаем вам не убивать их, а только ранить.