Виктория Павловна закрывает лицо руками и качает головой. Вспомнить бы, есть ли дома корвалол, или сразу браться за коньяк…

– Что вам рассказал Даниил? – переключаю и своё, и свекровино внимание на то, что отвлечёт от ужасающих мыслей.

– Сказал, что ребёнок случайно получился. Но что бросать он его не станет. Что тебя терять не хочет, будет пытаться всё исправить.

– А вы что ответили?

– Что ты не простишь. Я же тебя знаю.

– Поддерживаете в этом?

Свекровь смотрит в ответ устало. Теперь замечаю, какие тени пролегли у неё под глазами. И полное отсутствие косметики на лице, что она всегда считала для себя неприемлемым. Значит, не только у меня была бессонная ночь.

– Я поддержу тебя в любом решении. Но мне так жаль, что Даня поступил с тобой по-свински. Как он вообще мог, я не понимаю.

– Говорит, пьяный был, – пожала в ответ плечами.

Со всех сторон накатилась усталость. Такая удушающая, жуткая, вымораживающая.

– Я не об этом, хотя от этого и мне тошно. Как скрывать-то мог? Ума не приложу.

– И я. И прилагать не хочу, Виктория Павловна.

Мне в сознание вдруг мысль стрелой влетает. Что теперь будет с моей привычной жизнью? Ладно, муж. С ним дело решённое. Но его родители? Наши общие друзья? Как вообще это происходит у других людей? Совместный круг общения просто сходит на «нет»? Был бы у нас ребёнок, родные и друзья собирались, скажем, на его день рождения. Или общий Новый год праздновали. А здесь… Вряд ли мама Дани будет как и раньше звонить мне и обсуждать концерт, на который они ходили с мужем. Или же рецепт шоколадного торта. Этих мелочей, ставших родными и привычными я, скорее всего, буду лишена.

– Он ещё сказал… – Свекровь делает глубокий вдох, как будто сомневается в том, что стоит мне это говорить.

– Не тяните. Нет того, что мы с вами не можем обсудить.

Виктория Павловна кивает.

– Он сказал, что Свету эту не любит и больше у них никогда ничего не было. И тебя боится потерять. – Она повторяет то, что уже сказала. Но теперь эта боязнь со стороны Верниковского мне противна. Раньше было нужно думать, когда девицу с дороги на себя сажал. – Но маленькому там плохо. Бьёт она его, а как сожитель новый появился, так жизни Марку нет.

«Марк», «маленький» – эти слова явственно говорят о том, что сын Дани уже прочно обосновался и в сердце моей свекрови. И винить я её за это не могу, да и не хочу. Это ведь её плоть и кровь. Её внук.

– Ну так забирает его пусть оттуда. Вы с ним познакомитесь, он мальчик хороший, воспитанный. Даже хорошо, что всё это сейчас случилось, когда он обозлиться не успел.

– Так-то оно так… – Виктория Павловна снова тяжело вздыхает. – Но ты же мне как дочь. И по-бабски тебя понимаю прекрасно. Даня же тебя обидел смертельно, за такое и я бы не простила. По крайней мере, не сразу.

Она смотрит на меня с надеждой. А я уже знаю – не прощу. Вообще за это всё, что сейчас творится, простить не смогу. И хорошо, что детей ему не родила. Не представляю, как бы сейчас своим маленьким объясняла, почему у бабушки и дедушки гостит ещё и их брат.

Нет, я совсем не против Марка, он ведь ни в чём не виноват. Но и своя рубашка всегда ближе к телу.

– Я не прощу. Зря сын ваш надеется, что искупить вину можно. Он наворотил слишком много. И должен это понимать.

– Знаю, Сонь. Я это знаю.

Свекровь отпивает порядком остывший кофе. Наш с ней разговор – словно точка, поставленная во всём. Хотя, надо признаться, таких точек за последние пару дней я уже поставила в отношениях с мужем не раз. Но это даже не финал – это последний эпизод, идущий после титров.

Ребёнок есть. Он найден. Даня заберёт его и теперь его не придётся скрывать.

Мы с мужем разведёмся. Как бы он ни пытался сейчас сделать вид, будто вся эта ситуация решаема, итог один – расставание. Пусть болезненное, наполненное теми событиями, которые принесут лишь горечь, но для меня это дело решённое. И Верниковский волей-неволей примет всё так, как это вижу я.

Ну а дальше – новая жизнь. С ощущением, что мне вбили кол в грудь, а я выжила и теперь вынуждена с ним как-то существовать.

Но иного пути нет.

Я просто обязана выжить.

Последующие пару дней проходят… спокойно. Тихо, равнодушно, выжжено. Наверное, так себя можно почувствовать посреди пустыни изо льда. Когда уже настолько привык к холоду, что он совершенно неощутим. Просто воспринимается как часть самого тебя и это в какой-то момент становится даже приятным.

«Как ты? Я могу к тебе приехать?» – это сообщение приходит от Верниковского к вечеру.

Сжав челюсти с такой силой, что скрипят зубы, я печатаю ответ:

«Я же сказала, что дико от тебя устала. Оставь меня в покое!»

Отправив ответ, я размышляю несколько мгновений и набиваю ещё одно сообщение:

«Когда соберёшься забрать, наконец, свои вещи, предупреди. Я попрошу Юльку – она тебя впустит в квартиру».

Даня молчит долго. Даже кажется, что он уже не ответит, когда сообщение всё же приходит:

«Я не хочу забирать свои вещи, Сонь. Я безумно соскучился. Я хочу к тебе. Я тебя люблю».

Зачем он так со мной? Когда всё ещё настолько болезненно? Знает ведь, что каждое слово – как острой бритвой по нервам. Знает и делает.

От необходимости подыскивать ответы меня избавляет звонок в дверь. Хмурюсь, взгляд сам по себе скользит по настенным часам. Вроде бы в гости никого не жду, но Юлька или свекровь вполне могут объявиться и без приглашения.

Когда отбрасываю телефон на диван, словно всё это время держала в руках ядовитую змею, направляюсь в прихожую. Один взгляд в глазок и сердце сначала замирает, а потом бросается вскачь. За дверью стоит тот, кого совершенно не ожидаю увидеть.

– Саша? – открыв нежданному гостю, выдыхаю удивлённо.

– Привет. Ты тогда адрес сказала, я запомнил. Кое-что выронила в машине. Привёз, – чеканит он слова, а сам демонстрирует старенький носовой платок. Сама до сих пор не знаю, зачем таскаю его, но тому научена бабушкой.

«У тебя всегда должен быть с собой платок, Соня. Хорошо?» – с улыбкой говорила она лет… двадцать пять назад.

– Спасибо, – улыбаюсь в ответ. – Но не стоило так утруждаться.

Забрав Сашину находку, я закусываю губу. Наверное, стоит хоть как-то отблагодарить Дарьялова. Например, пригласить его на чашку кофе. Но не представляю, насколько это будет уместным.

– Я ещё кое-что сказать хотел, – тихо говорит он, и я выпаливаю, чтобы не передумать:

– Тогда заходи. Кофе со мной выпьешь?

Он кивает, заходит в квартиру. Плотно закрывает за собой дверь и запирает её на все замки. Скидывает короткую кожаную куртку. Пока разувается, я устремляюсь на кухню.