— сердито крикнула она. — Мистер Шейн, я видела зияющую рану. И я видела его глаза. Вытаращенные, мертвые...

Шейн встал и начал ходить по комнате.

— А в первый раз вы совсем не входили? Даже для беглого осмотра?

— Нет. У меня была единственная мысль: поскорее добраться до телефона.

— Значит, во время вашего первого визита убийца, вероятно, еще находился в комнате? Где-нибудь в ванной или в шкафу?

— Вероятно, так. Я его не искала.

— А сколько времени вы потратили на то, чтобы найти другой телефон?

— Я думаю, что не больше двух минут. Ну, может быть, три или четыре. Я все делала очень быстро, стараясь не терять драгоценное время.

— Если бы не было человека, преследовавшего вас, я бы подумал, что у вас была просто галлюцинация. Никакого брата там вовсе не было. А теперь... Собственно, я не знаю, что я могу для вас сделать? Мы, конечно, можем пойти сейчас в "Эдельвейс", попросим отельного сыщика еще раз все более тщательно проверить.

Мысль о том, чтобы вернуться в отель "Эдельвейс", снова ввергла ее в панику. Она спросила с отчаянием:

— Вы считаете, что мне нужно туда пойти? Вместе с вами? Разве я не могу просто, быть вашим клиентом, а вы бы для меня все расследовали? — Она стала лихорадочно копаться в своей черной замшевой сумочке. — У меня есть деньги. Я могу дать вам аванс.

Шейн покачал головой, внимательно изучая ее лицо.

— Я пока что не уверен, что есть какое-то дело, за которое я мог бы получить аванс. — Он не сказал ей правды, не сказал, что он не любит сумасшедших клиентов и начинает серьезно подозревать, что она просто рехнувшаяся девчонка.

Но увидев, в какое отчаяние повергли ее его слова, он поспешно добавил:

— Что ж, я, пожалуй, посмотрю. Может быть, мне кое-что удастся найти. Если я узнаю, что с вашим братом действительно что-то случилось, тогда я возьму у вас аванс. — Он быстро встал. — Вероятно, вы будете в отеле "Рони Плаза"? Как ваше имя и номер вашей комнаты?

— А разве мне нужно непременно вернуться туда? — Она взглянула на него влажными, просящими глазами. — Тот, кто убил моего брата, вероятно, знает, где мы остановились. У меня до сих пор перед глазами это ужасное лицо со шрамом. А не могу ли я просто остаться здесь, у вас, пока вы туда поедете?

Шейн задумался. Бог ее знает, что за мысль у нее в голове? Чего она боится? Не будучи психиатром, он, однако, подумал, что имеет дело с самым настоящим случаем "мании преследования". Сначала она боялась идти в полицию, чтобы там все рассказать, теперь боится возвратиться в свой отель, где она, безусловно, была бы в абсолютной безопасности.

Ему очень не хотелось оставлять ее одну в своей комнате из-за ее совершенно необоснованного страха.

Однако он довольно мягко сказал ей:

— Я не думаю, что это очень удачная идея — остаться здесь. У меня есть лучшая. — Он подошел к письменному столу, открыл ящик, достал бланк со своим именем, написал на нем имя и адрес Люси Гамильтон и несколько строчек:

"Мой ангел, будь действительно ангелом. Позаботься о подательнице этого письма. Запри свою дверь на цепочку и не впускай никого до тех пор, пока я тебе не скажу. Кажется, эта девушка в опасности".

Он подписал записку "Майкл" и дал ей прочитать ее.

— Это моя секретарша, — объяснил он. — Мы сейчас спустимся вниз, я посажу вас в такси, и вы поедете к ней. Никто вас там не найдет, а на случай, если вы мне понадобитесь, я буду знать, где вы находитесь.

Она влажными от слез глазами прочитала записку. Это были слезы благодарности.

— Вы... вы просто замечательный. Я готова расцеловать шофера такси за то, что он направил меня к вам.

Шейн быстро отвернулся от нее, опасаясь, как бы ее благодарность не вылилась в желание расцеловать вместо шофера его самого, потому что, как ему показалось, именно это намеревалась сделать его посетительница, а он предпочитал быть абсолютно уверенным в умственных способностях женщин, которых целовал.

В этот момент в коридоре послышались чьи-то громкие шаги. Шаги затихли около двери Шейна, и раздался повелительный стук.

Девушка задрожала и отскочила от двери, продолжая смотреть на нее широко открытыми, загипнотизированными глазами, как будто она ожидала, что вот-вот кто-то вломится в комнату.

— Это он, — крикнула она. — Я знала, что он догонит меня. Не пускайте его. О, пожалуйста, не пускайте.

Пробормотав "ради Бога, замолчите", Шейн направился к двери. Она повисла у него на руке, стараясь задержать его.

Раздался новый стук в дверь, и грубый голос потребовал:

— Откройте, Шейн.

— Пожалуйста, — умоляла она. — Я умру, если вы его впустите. Где я могу спрятаться?

Шейн посмотрел на нее. С застывшим от ужаса лицом она бессильно повисла на его руке. Он сказал ей довольно грубо:

— Бросьте вы. Никто вас не тронет, пока я здесь.

Этот грубый окрик подействовал на нее как удар. Она отшатнулась от него, подобно жалкой дворняжке, когда ее грубо пнут ногой. Рот беззвучно открывался и закрывался, а в уголках губ появилась пена. Шейн схватил ее за плечи и повернул.

— Идите в кухню. Запритесь там на замок и ждите пока я вас позову.

Он слегка подтолкнул ее и подождал, пока она скроется в кухне и запрет за собой дверь.

Настойчивый стук и требование открыть дверь продолжались с новой силой. Шейн подошел к двери и отпер ее. На пороге стоял высокий молодой человек со шрамом на лице,

7.

22 ч 20 мин

Лицо со шрамом, находящееся почти на одном уровне с лицом Шейна, было красным и искажено гневом или какими-то другими эмоциями, но его отнюдь нельзя было назвать страшным и ужасным, каким его ожидал увидеть Шейн со слов девушки. В самом деле, если не считать шрама на одной щеке и выражения обуревавших его в настоящее время эмоций, подумал Шейн, это было довольно приятное, почти красивое лицо хорошо сложенного человека лет тридцати с небольшим.

Шрам шел по диагонали от левого угла рта до верхней скулы, и Шейн подумал, что, вероятно, он не так уж бросается в глаза. Но сейчас белый рубец ярко выделялся на покрасневшем лице.

Шейн