Уже одно то, что весь поселок электрифицирован, заставляет сердце биться чаще. Электрические фонари на улицах, электричество в домах. Там есть купальни, музыкальный павильон и библиотека.

Блестящий на солнце снег заставляет молодую учительницу улыбнуться. Она не привыкла этого делать. Приложив пальцы к губам, она ощупывает губы. Только теперь, покинув деревню, оставив за спиной Йонокер, она понимает, что два года не смеялась.

Это все равно что проснуться от ночного кошмара, когда уже не вспомнить, что же снилось. Она забудет деревенскую школу. Ох уж эти серолицые дети торпарей, статарей[9], безземельных крестьян, батраков, батрачек и поденщиков, знающие, что им не дано продолжить учебу, когда положенные шесть школьных лет закончатся. В двенадцать лет они будут считаться достаточно взрослыми, чтобы самим зарабатывать себе на жизнь. Да и не бросишь отца с матерью и малых братьев-сестер. Искра в их глазах погасла. Это очень заметно. Когда снаружи идет дождь или снег, воздух в классе становится удушливым от запаха их одежды. Пахнет скотным двором, грязью и сопревшей шерстью.

А эти сыновья зажиточных крестьян! Они могут вытворять что хотят. Толстые, откормленные, уже сами маленькие хозяева, они знают, что им дозволено вести себя как угодно с одноклассниками и учительницей, ведь папа уже владеет всей деревушкой, всеми полями и лесами в округе. Тот преподаватель, который хочет сохранить свое место, будет ласков и любезен с ребенком. И поставит ему хорошие отметки, если не хочет лишиться рождественского подарка: бочки ржи, ветчины и колбасы, а также кормов для собственной коровы. А это такая мелочь для богатых крестьян.

А деревенский пастор! Теперь Элина будет избавлена от всего этого!

«Гори он адовым огнем», – подумала она. Уже с первой встречи они не сошлись во мнениях. Она была сторонницей орфографической реформы, начиталась Эллен Кей. Он считал, что Кей аморальна, Сельма Лагерлёф вредна, Стриндерг – пропащая душа, Фрёдинг – автор грязных стишков. На его глаза наворачивались слезы, когда дети пели благочестивые песни, однако при этом он не сводил откровенного взгляда с ее груди. Окажись она с ним наедине в одной комнате, одному богу известно, где окажутся его толстые пальцы. И пастора почему-то часто заносило мимоходом в школу, когда дети уходили домой. Случалось, Элина убегала от него, а он буквально носился за ней вокруг кафедры.

В Кируне все будет по-другому. В голове у Элины кружатся смутные мечты. Сердце бьется в такт колесам на стыках рельсов.

Она вся как свежеубранный дом. Полы выскоблены. Горницы проветрены. В них пахнет мылом, ветром и солнцем. Все окна и двери открыты настежь, а сплетенные из тряпочек коврики висят на веревке между березками.

Она готова влюбиться. И в Йелливаре в поезд садится он – тот, кому она отдаст свое сердце.

Мальчик дико закричал от ужаса. Тинтин гавкнула.

Кристер велел собаке замолчать, спиной выбрался из домика и встал за дверью, где его не было видно.

– Прости, – проговорил он. – Ты испугался меня? Я знаю, что у меня страшноватый вид.

Мальчик перестал кричать.

– Я буду стоять тут, снаружи, – продолжил Кристер. – Ты меня слышишь?

Ответа не последовало.

– Могу рассказать тебе, почему я так выгляжу. Когда я был маленьким, мой дом загорелся. Я вернулся из школы и увидел, что в нашем доме пожар. Мама была в доме. Я кинулся внутрь, потому что знал, что она лежит там и спит. Тогда я и получил сильные ожоги. Поэтому у меня теперь нет ни ушей, ни волос, ни носа и кожа такая странная. Но внутри я добрый. К тому же я полицейский и искал тебя вместе со своей овчаркой Тинтин, потому что мы волновались за тебя. Ты боишься собак?

Молчание.

– Если ты не боишься, то, может быть, Тинтин зайдет и познакомится с тобой? Хочешь?

Снова никакого ответа.

– Может быть, ты киваешь или качаешь головой, но я об этом не знаю, потому что не вижу тебя. Как ты думаешь, ты мог бы поговорить со мной?

– Да.

Голос прозвучал совсем жалобно.

– Это значит, что Тинтин может войти к тебе?

– Да.

Кристер пустил Тинтин, которая проскользнула в домик, но тут же вернулась.

«Чертова собака! – выругался он про себя. – Могла бы остаться с ним внутри!»

– Ой, как быстро она вернулась! – продолжил Кристер. – Ты успел ее погладить?

– Нет.

– Видишь ли, она из тех собак, которых интересует только их хозяин. А это я. Но я знаю другую собаку, она бы точно тебе понравилась. Ее зовут Вера.

– Я ее знаю. Она иногда приходит к нам с бабушкой в гости, и тогда бабушка жарит блинчики, а когда Вера поест с нами блинчиков, она уходит домой. Это собака Сиввинга.

– Сиввинг и вправду иногда ухаживает за ней, но на самом деле это собака Ребекки. Ты знаешь, кто такая Ребекка? Нет? Но… я тоже иногда за ней ухаживаю.

Кристер усмехнулся.

– Я имею в виду Веру.

– Ты можешь зайти, если хочешь. Я тебя не боюсь.

– Тогда я захожу. Вот так. Ой, как тут стало тесно. Тинтин, тебе придется подвинуться. Молодец, умная девочка. Знаешь, она выследила тебя от самого дома и теперь очень гордится собой.

– У нее такой мягкий язык. У нас тоже раньше была собака.

В домике пахло плесенью. Пора отсюда выбираться.

– Послушай, тебе не холодно? У тебя нет ни носков, ни ботинок. Ты прибежал сюда босиком?

У мальчика сделалось очень серьезное выражение лица. Он коротко кивнул в ответ. Не сводя глаз с мягких ушей собаки, он пытался погладить ее.

– Было бы хорошо, если бы ты мог потом обо всем рассказать. Но сейчас я хотел бы отнести тебя в свою машину. Она припаркована у вашего дома. Я хочу, чтобы ты оделся. Там Сиввинг. Его ты знаешь.

– А можно мне поиграть с Верой?

– Конечно, если хочешь.

«Хотя она не очень-то любит играть, – подумал Кристер. – Лучше бы у меня был лабрадор. Такой глупый и радостный пес, который послушно подставляет спину, когда дети хотят на нем покататься».

Он надел на мальчика свою куртку и свои носки. Маркус отвечал на вопросы, но избегал смотреть в глаза полицейского.

Кристеру нечасто доводилось прикасаться к другому человеку. Он задумался об этом, когда поднял ребенка на руки и понес обратно через лес, мимо рябин, через участок к фасаду дома. Совсем скоро маленькое тельце начало дрожать – от того, что к нему вернулось тепло. Мальчик обхватил Кристера ручками за шею, он был совсем не тяжелый, его дыхание согревало щеку полицейского, позвонки проступали под кожей.

Кристер сдержал порыв крепче прижать его к себе, как сделал бы взволнованный отец.