Однако с исторической точки зрения нелепо сужать круг внимания под впечатлением злободневности проблем. Сегодня не приходится сомневаться в том, что человеческие культуры тысячи лет периодически сталкивались с нехваткой ресурсов, ими самими и вызванной. Современная наука в первую очередь научила нас понимать, что человек меняет облик нашей планеты уже тысячи и тысячи лет. Подсечно-огневое земледелие и выпас скота меняли окружающую среду гораздо более масштабно, чем раннеиндустриальные фабрики. Торфяные болота в типичных случаях сформировались вследствие эрозионных процессов, восходящих к неолитическим вырубкам и перевыпасу. Перемещение доисторических поселений указывает на то, что уже тогда люди время от времени полностью расходовали местные ресурсы. Глобальной проблемой это, конечно, не становилось, но для людей того времени с их узким пространственным горизонтом было серьезным – их миру грозила опасность исчерпания ресурсов. «Геоархеологические находки свидетельствуют, что гомеостатическое равновесие сохранялось долго лишь в редких случаях», – это пишет Карл Бутцер[26], а он исследовал в основном Египет – яркий пример феноменально длительного баланса между человеком и природой. Специалист по горному Средиземноморью Джон Р. МакНилл, подчеркивая, что леса в этом регионе были вырублены в основном не ранее Нового времени, вместе с тем приходит к заключению, что любые приспособления к окружающей среде, в том числе архаичные, могут быть успешны лишь ограниченное время (см. примеч. 23).

Касается это все лишь глубокой древности и ни в коей мере – дня сегодняшнего? Но вспомним, что наше современное поведение по отношению к окружающей среде отчасти следует очень древним моделям поведения, наше восприятие отчасти соответствует состоянию проблем прежних эпох. Почему человеческие органы чувств не воспринимают столь сильный яд, как монооксид углерода (СО)? Австрийский биолог-эволюционист Франц Вукетитс запросто объясняет это тем, «что в тот гигантский период времени, когда еще не было угольных печей, в воздухе не было СО» (см. примеч. 24). Наша любовь к «аркадским» пастушеским пейзажам на протяжении тысяч лет имела вполне земное обоснование. Экологическому историку приходится уходить в глубь веков, чтобы выяснить, чем и как запрограммировано наше сегодняшнее отношение к окружающему миру.

В истории проложены два основных пути, оставлены два следа, по которым можно проследить долгие непрерывные связи между человеком и природой. Эти пути очень разные и далеки друг от друга. Один из них ведет через объективные реликты – пыльцу и споры растений, скелеты, структуру почв – и задействует естественно-научные методы. Другой проходит через семантическое поле «природа» и родственные ему понятия, он требует некоторой интуиции, ведь часть событий экологической истории разворачивается в нас самих.

Результаты пыльцевого и радиоуглеродного анализа внесли немалую лепту в осознание того, что взаимодействия человека и среды уходят на глубину нескольких тысячелетий. Пыльцевой анализ показал, что осветление лесов в Центральной Европе началось не с вырубок в Высоком Средневековье, а за тысячи лет до этого. Вопреки общепринятым фантазиям, Германия уже во время битвы в Тевтобургском лесу[27]не была сплошь покрыта девственными чащами. Люнебургская пустошь[28]возникла не после того, как лес вырубили на нужды местной солеварни. Уже около 1500 лет до н. э. здесь шел процесс превращения в пустошь, и предполагается, что причиной его были подсечно-огневое хозяйство и выпас скота. Есть сведения о том, что уже первобытные люди не только сводили леса, но и положительно влияли на их состав, например, способствовали распространению деревьев, листву и плоды которых охотно поедает скот, например дуба и ясеня, хотя пыльцевой анализ свидетельствует также о том, что растительность меняется и сама по себе, без участия человека (см. примеч. 25).

Возможности этого метода, правда, ограничены. Исследовать можно лишь окрестности озер и болот, где сохраняются пыльцевые зерна, то есть прежде всего увлажненные участки, поэтому доисторические процессы остепнения от этого метода ускользают. Степень облесения территории на основании пыльцевого анализа можно как переоценить, так и недооценить. Пыльца позволяет сделать лишь приблизительные заключения о качественном составе обширных по площади экосистем.

Можно ли попасть в далекое прошлое через представления людей о природе? Тут же будет выдвинут контраргумент: то, что мы сегодня понимаем под «природой» – это конструкт Нового времени, прежние представления о природе ничего общего не имели с привычной нам сегодня «окружающей средой». В 1962 году философ Иоахим Риттер[29]в своем нашумевшем труде по эстетике природы утверждал, что «природа как пейзаж» может существовать «только в условиях свободы на основе общества эпохи модерна». Однако эта теория – показательный пример того самого оптического обмана, который возникает из-за концентрации внимания исключительно на эпохе модерна. Достаточно взглянуть на настенную живопись Помпей, чтобы вспомнить, как давно люди восхищаются цветущей природой и пением птиц. Немецкая монахиня Хильдегарда Бингенская, настоятельница монастыря в долине Рейна и автор не только мистических, но и медицинских трудов, верила в существование «зеленой силы» (viriditas), которая оживляет как деревья и цветы, так и человека. Многое говорит о том, что людям свойственна врожденная «биофилия». Экологическая история имеет свой антропологический базис (см. примеч. 26).

Греческое слово «природа» (physis), происходит от слова «расти». Классическое развитие его значения вело не в дикие дебри, а в сущность вещей, разумный порядок и в абстракцию. Эта семантическая линия доходит до модерна. Однако вместе с тем понятие природы постоянно возвращается к исходному значению, к миру роста, плодородия. Даже в размышлениях и дискуссиях о «природе» прослеживаются замечательно постоянные элементы. Уже ученик Аристотеля, Теофраст, не разделяет телеологических представлений своего учителя и не видит причин утверждать, что природа изначально существует для человека – настолько древний возраст имеет дискуссия «неантропоцентристов против антропоцентристов»! Сенека, для которого природа была «всех опекающая мать» (utparens ita tutela omnium), обвиняет богатых в глумлении над окружающим ландшафтом: «Сколько еще осталось времени, и не останется ни одного озера, над которым не будут возвышаться крыши ваших поместий?» Как будто попадаешь на берег Штарнбергского озера[30]в XX веке – и вновь осознаешь, что нельзя переоценивать новизну ни современных проблем, ни их восприятия. Даосский ученый Гэ Хун, основатель китайской алхимии, живший в III–IV веках н. э., вкладывает в уста своего героя – философа-анархиста Пао Хинг-Ена – гневную отповедь тем, кто ведет себя так, как будто природа существует для человека: «То, что человек сдирает кору с коричника и добывает смолу лакового дерева – не цель этих деревьев, что человек выдирает перья у фазана и ощипывает зимородка – не пожелание этих птиц… Семя обмана и хитрости заложено в действии против природы, основанном на насилии». Уже здесь – аксиома современного экологического движения, что насилие против внешней природы порождает и насилие над природой человека! (См. примеч. 27.)