Объединение мира способствует распространению знаний и технологий. Технологии отрываются от тех мест, где они возникли и на которые были настроены. Это тоже ведет к появлению новых экологических рисков. Тяжелый плуг используется на почвах, отличных от тех, для которых он был создан, что вызывает эрозию. Водозатратные технологии, применяющиеся в полноводной Западной и Центральной Европе, переносятся в более засушливые регионы. Нельзя сказать, что при переносе технологий люди всегда слепы в отношении региональных различий, история техники включает историю не только ее распространения, но и приспособления к местным условиям. Однако эту вторую историю труднее увидеть, она рассказывает скорее о мелких деталях, чем о великих технических идеях, поэтому ее только начинают писать. Особенно чувствительны к специфике местных условий технологии по избавлению от отходов. Как писало в 1925 году правление «Эмшерского товарищества»[20], для переработки угольного шлама нужно «тщательно разбираться во всем своеобразии различных видов шлама» (см. примеч. 15). В истории техники работает то же правило – появление экологических проблем значительно чаще следует стандартным моделям, чем их решение.

Так существует ли один главный и простой лейтмотив, проходящий через всю историю отношений человека и природы с момента появления земледелия: неумолимый упадок природы по мере подчинения ее человеку? Является ли он основным процессом, кроющимся за всеми отдельными проявлениями деструктивного развития? Большая часть популярной экологической литературы близка к этому заключению – история отношений человека с природой предстает историей грехопадения и его бесконечных последствий. При этом обычно объединяются эмпирические выводы и ценностные размышления, что затрудняет анализ. Исходным пунктом служит убеждение, что преобразование человеком природы всегда равнозначно ее повреждению и разрушению. Но уже очень давно известно, что экосистемы и без участия человека постоянно меняются и нет той вечной гармонии, которую человек мог бы разрушить.

Правда, не следует злоупотреблять этим аргументом и думать, что вообще не существует никакого баланса, который человек мог бы нарушить себе во вред. Скорее, наоборот, следует серьезно задуматься над тезисом, что через всю историю человечества тянется темный подтекст экологического конца света. Хотя возраст глобальной угрозы для атмосферы и водных ресурсов пока относительно невелик, но уже для почвы – третьей жизненной среды нашей планеты – не лишено оснований предположение, что опасность действительно имеет тысячелетнюю историю. Это еще один довод не ограничивать историческое исследование рамками Нового времени, ведь в таком случае в его объектив неполностью попадает элементарнейшая проблема отношений человека и среды.

Пессимистическая мысль, что плодородие обрабатываемой земли медленно, но неуклонно снижается со временем, известна с Античности. Сенека пишет: «Почва как она есть, в необработанном состоянии была плодороднее и щедрее для пользования народов, которые ее не грабили» (см. примеч. 16). Колумелла, древнеримский автор трудов по сельскому хозяйству, начинает свой основной трактат с резкого возражения: «Не умно думать, что почва, которую человек назвал носительницей божественной и вечно неувядающей юности, единой всеобщей матерью… старится как человек». Однако и он наблюдает упадок земледелия вследствие «надругательства над почвой». Правда, он считает, что человек всегда может предпринять какие-то действия против этой беды, и именно на этом строит свое учение. В аграрных реформах Нового времени вновь звучит этот жизнерадостно-бодрый тон, однако в контрапункт к нему раздаются жалобы на нежелательные процессы.

Вершину этой диалектики олицетворяет Юстус фон Либих[21]– химик, стремившийся к революционным преобразованиям сельского хозяйства на основании достижений химии и резко осуждавший все прежнее земледелие как «хищническое». Источником аргументации для него служила не только химия, но и всемирная история, хотя ядро его учения составляла все же химическая теория. Основная мысль была проста: плодородие почв основано не на некоей самовосстанавливающейся жизненной силе, а на минеральных составляющих. Каждый раз, собирая урожай, человек изымает из почвы минеральные вещества; если затем он не возвращает их обратно в почву целиком и полностью, то плодородие неизбежно будет падать. Это был основной закон по модели сформулированных примерно в то же время закона сохранения энергии или закона денежного хозяйства: если человек тратит больше, чем у него есть или он приобретает, то он беднеет. По Либиху, процесс обеднения почвы протекает уже тысячи лет, но аграрные реформы Нового времени, принуждавшие почву приносить все большие урожаи, сильно ускорили его. Круговорот питательных веществ был бы восстановлен, если бы экскременты человека и животных, включая мочу, полностью возвращались бы в почву, из которой они когда-то и произошли. «Прогресс культуры», по Либиху, есть «вопрос сточных вод»: ведь в те времена еще не было минеральных удобрений как совершенного решения проблемы. Либих считал, что возврат фекалий в почву лучше всех осуществляют китайцы, и что именно этим объясняется уникальная тысячелетняя преемственность китайской культуры. Запад, напротив, всегда этим пренебрегал, а внедрение ватерклозета и общесплавной канализации и вовсе станет окончательным отказом от решения вопроса. Если Европа еще и кажется кому-то цветущей, то на самом деле она походит на «чахоточного больного, видящего в зеркале свое еще вполне здоровое отражение». Кульминацию хищничества можно наблюдать на фермах Северной Америки, где происходит «умышленное и неумышленное убийство поля». Но и европейское «интенсивное сельское хозяйство» – тот же грабеж, только более изысканный, «грабеж с самообманом», прикрытый вуалью псевдонаучной лжи (см. примеч. 17). Однако Либих не считает его феноменом Нового времени, напротив, все высокие культуры древности, за исключением китайской, по его мнению, пали жертвами неизбежного истощения почв, ими же самими и вызванного.