Он своего добился. Вот теперь все должно быть безупречно. Он поручает Марте найти нового врача – такого, которому можно доверять. Этот, бухарестский, никуда не годится: ни бельмеса не смыслит в гимнастике, чересчур осторожен и ни на что, кроме никому не нужных отеческих советов, не способен. Проворные малышки прыгают, развлекаются, у них спина гнется, будто резиновая… если кровь не идет, заверяет девочек Бела, не переживай, скорее всего, ничего серьезного.

БИОМЕХАНИКА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ФЕИ

15 ноября 1975 года

В 1975 году Государственный комитет по визам и паспортам был отделом департамента государственной безопасности, и его название обманывало, потому что там никому, кроме больших партийных начальников, никаких паспортов не выдавали. На самом деле этот комитет существовал главным образом для того, чтобы выявлять желающих покинуть страну; как только человек обращался за визой, его немедленно увольняли с работы и брали под особое наблюдение.

Перед Олимпиадой команда гимнасток отправилась в турне – из Германии в Соединенные Штаты, оттуда в Канаду и даже в Японию. Была ли Надя в 1975 году все еще простой гражданкой Румынии или уже стала частичкой государственного знамени, творящейся на глазах историей, национальным оружием? Она говорила мне, что не помнит, чтобы ей приходилось знакомиться с правилами соревнований, в которых участвовала, все было так, словно системы оценок родились вместе с ней – чтобы поддерживать в ней уверенность на пути вперед. Дорога размечена маленькими невидимыми крестиками – чтобы она знала, куда ступить.

Он кладет трубку. Садится на кровать, чувствуя странную усталость, он словно чем-то одурманен. Беле хочется еще раз услышать слова, которые произнес этот тип из Федерации, прочитавший ему лондонскую телеграмму, хочется проверить, правильно ли понял.

Он снова набирает бухарестский номер: «Извините, товарищ Бэлческу… Как там точно сказано – спортсменка года или гимнастка года?»

«Гимнастка» года, да, он это и запомнил, потому что прозвучало так, будто его девочку поздравили нехотя, эрзац, суррогат титула, таким впору награждать жеманницу с вкрадчивыми движениями. А как же стремительный бег Нади к коню, двадцать семь километров в час, на прошлой неделе замерили, – это они упустили? Новый титул подопечной Белу не столько ободряет, сколько тревожит. Как обещание на будущее, которое он может и не сдержать, у него нет уверенности. Они с Мартой воспитали чемпионку Европы, сами толком не осознав, как это получилось. Необходимо закрепить удачу. Если им удастся снизить вероятность неизвестного, случайного, они обязательно добьются еще лучших результатов.

Порции еды, которую Наде выдают за сутки, подсчитываются и пересчитываются. Сто граммов мяса в полдень и пятьдесят вечером – это примерно четыреста калорий, овощи, каждый раз по двести граммов, – сто двадцать калорий. Йогурт три раза в день – сто восемьдесят. Фрукты, штуки три, – сто пятьдесят. Разумеется, ни хлеба, ни сахара, ни крахмала. Не забыть бы сделать отметку на бутылке, откуда берет для Нади растительное масло Силвина; если повариха превысит дневную норму в пятьдесят миллилитров, все расчеты пойдут насмарку. Он уже много раз говорил об этом с Силвиной, но от разговоров толку мало. Теперь он сам будет составлять меню.

Он продумывает новый распорядок дня. С шести до восьми утра – тренировка. С восьми до двенадцати – школа. С двенадцати до часа – обед. С часа до двух – отдых. С двух до четырех – домашние задания. С четырех до девяти вечера – тренировка. С девяти до десяти – ужин, оставшиеся домашние задания и отбой. Он снова и снова меняет врачей, пока не находит такого, который никогда не возражает, который принимает все его решения. Кровь девочки подвергнута тщательным подробным анализам, частота и глубина дыхания измерены, состав мочи выражен формулой. Каждое утро, до начала тренировки, Надю тестируют, заставляют делать наклоны и отжиматься, проверяя реакцию на нагрузки. Кароли формирует у своей подопечной железный брюшной пресс, чтобы она и не поморщилась, со всего размаху налетев на жердь бедром, ударившись косточками, прикрытыми лишь тонкой голубой тканью. Надо наращивать силу, чтобы механизм мог справиться с неожиданностями, с усталостью, с переохлаждением. Бела читает биологические трактаты и подчеркивает отдельные места, он разговаривает с тренерами по легкой атлетике: а вот ты что делаешь, чтобы они бежали быстрее? Заставляю их бегать больше, отвечает тот. И Бела увеличивает число повторов. Раньше его гимнастки повторяли упражнения десять раз в день, а потом отрабатывали детали, теперь он назначил им другое число: двадцать пять раз утром и двадцать пять во второй половине дня.

В первые несколько месяцев ни у одной из девочек не хватает мускульной силы, чтобы повторить больше пятнадцати раз подряд эти полторы минуты прыжков и баланса. У них колет в боку, сводит мышцы, они тяжело дышат и спотыкаются, будто пьяницы. И при этом весь день от него только и слышат: еще раз, начни сначала… Запястья девочек, стоящих на руках, сгибаются под тяжестью тела. Судороги не дают им уснуть ночью, от голода они просыпаются все раньше и раньше, Бела слышит, как они шушукаются в спальне около четырех утра. Ужинают они молча, четкими движениями подносят вилку ко рту. И слезы у них теперь другие: на каждой тренировке они плачут из-за того, что не могут пойти дальше, их приводит в ярость, что конструкция из сухожилий и мускулов сдается раньше, чем они сами.

Бела добивается от воспитанниц упоения, безрассудства. Он приказывает выкопать около брусьев и бревна яму и наполнить ее большими кусками толстого поролона: пусть девочки с разбегу бросаются туда. Каждый день он добавляет к бегу новый акробатический трюк – до тех пор, пока ученицы окончательно не теряют всякий страх перед падением, и вот уже детские спины гнутся, не опасаясь встречи с землей. Теперь, когда они ничего не боятся, все ускоряется, голоса становятся звонче, прыжки – все более лихими. По вечерам девочки выстраиваются в очередь к врачу, чтобы тот их починил. Они умоляют сделать так, чтобы наутро и следа не осталось от растяжения или вывиха. Врач делает все от него зависящее. Раздает противовоспалительные и обезболивающие препараты, кортикостероиды. Перед Рождеством девочки на три дня разъезжаются по домам, у них каникулы.

ЗАБЫТЬ О РАССУДКЕ

Двадцать седьмого декабря Стефания приводит Надю обратно в интернат и сидит в зале во время тренировки. Когда гимнастки взлетают в прыжке, когда пол и потолок меняются для них местами, а воздух становится упругим и растягивается, ей хочется закрыть глаза. Сейчас ее дочь начинает упражнение заново. Влезает на бревно. Падает. Задыхаясь, хватает фляжку, делает всего один глоток, пытается еще и еще раз повторить двойное сальто назад. В 16 часов по знаку Белы девочки уходят, он выгоняет и уборщиц, и других тренеров, и даже пианиста, в зале остаются только Надя, Бела и Стефания, с которой наставник дочери берет обещание никому не рассказывать о том, что она сейчас увидит. Потом задергивает шторы и зажигает свет.

Надя как будто отключилась, она сосредоточена на миссии, для которой сама и слова-то не подберет. Не смотрит ни на мать, ни на учителя, лицо бледное, напряженное, губы сжаты, под глазами темные круги. Но вот она делает глубокий вдох, кивает тренеру, и тот поднимает ее сразу на верхнюю жердь. Гимнастка начинает раскачиваться – ей необходимо набрать амплитуду, набирает, тут же по знаку Белы отпускает руки, выполняет, широко расставив ноги и едва не задев жердь головой, полный поворот между жердями и только в самый последний момент снова хватается за перекладину.