на кафедру детской оперативки с утра, готовиться к зачету. А о чем думаю, не скажу.

— Когда зачет?

— В среду.

— Я утром за тобой заеду и помогу подготовиться. Хорошо?

— Прекрасно!

Он проводил меня до входа в общежитие, но поцеловать даже не попытался. А я так этого ждала… Он просто очень внимательно и как-то задумчиво посмотрел в мои глаза на прощание.

— Тогда до завтра! Часов в десять буду.

В прозекторской

В десять часов я была готова грызть гранит науки и уже собиралась взять куртку, как в дверь постучали. Я приоткрыла дверь и тихо сказала:

— Уже иду.

Помахав девчонкам и пожелав им удачного дня, удалилась на встречу с наукой и Артуром. Посмотрю, может заниматься рядом с ним мне будет спокойнее, и я не буду витать в облаках от его присутствия.

Мы поднялись на кафедру, но не в студенческие кабинеты, а в кабинеты для аспирантов и ординаторов, там были совсем другие условия и совсем другие препараты. Расположились в небольшом кабинете и меня начали проверять, учить, готовить к зачету. Артуру легко удавалось нащупать слабые места в моих познаниях, но нащупав, он объяснял все подробно, рисуя в моей тетради схемы и тут же все показывая на препарате. Скальпелем и пинцетом он орудовал виртуозно. Все движения были отточены.

Я наблюдала за ним и мне нравилось то, что я видела. Заниматься с ним рядом было действительно проще. Я, хотя и отвлекалась, но ненадолго, не успевая улететь в облака. Он постоянно что-то спрашивал, приходилось быть всегда начеку, готовой к ответу. Очень хотелось показать Артуру свои знания в хирургии.

— Артур Ваграмович, а сколько времени Вы проводили здесь в студенчестве?

— Не помню, Машуня… Очень много… В то время у меня не стало мамы… Дома находиться не мог. Сейчас понимаю, что вел себя как эгоист. Спрятавшись здесь от своей боли, я оставил Шушу один-на-один с ее. Ведь она потеряла так же дорого и близкого ей человека. Натэлла для нее была и дочерью, и подругой. Потом, когда боль немного улеглась, привычка уже сформировалась. Хирургия — это мое все!!!

— Это заметно.

— Ты тоже умница. Я столько на четвертом курсе не знал, — похвалил меня Артур.

На кафедре мы проработали около трех часов. Я очень устала, но мы повторили почти все.

Артур сказал, что это беспроигрышный зачет, но, когда узнал кому сдает наша группа, помрачнел, хотя ничего мне не сказал. Добавил только одно: «Не расстраивайся если не сдашь с первого раза. Я что-нибудь придумаю».

На улице было тепло, светило весеннее солнышко. Я подставила его лучикам свое лицо для весеннего поцелуя.

— Куда поедем? Я голодный, — он снова держал меня за талию, снова я была в плену его глаз, его рук, но даже в мыслях теперь не сопротивлялась этому.

— Я тоже, — отозвалась я.

— Тогда поедем в «Неву». Там и покушаем, и отдохнем, а потом где-нибудь погуляем, — предложил он.

— Поехали, — согласилась я.

Субботний вечер

После ресторана отправились гулять в Летний сад.

Я уже стала привыкать, что он держит меня за талию, реагировала только тогда, когда его рука сползала чуть ниже или поднималась чуть выше, поправляя её. Артура это веселило.

— Машунь, а почему я не могу обнять тебя так, как я хочу? Мы же не дети. Мы два взрослых человека и каждый из нас знает, что хотим мы одного и того же.

— А откуда Вы знаете, что мы хотим одного и того же. Чего хочу я, я знаю. А чего же хотите Вы?

Я понемногу училась разговаривать с ним, не краснея по поводу и без. А вот обуздать свое тело у меня еще не получалось. При каждом прикосновении руки Артура меня бросало то в жар, то в дрожь, я боялась, что это очень заметно и старалась держаться хоть на каком-то расстоянии, понимая, что это выглядит глупо…

— Чего хочу я? Быть с тобою рядом, дышать одним воздухом с тобой, ложиться спать и просыпаться в одной постели с тобой. Смотреть в твои голубые глаза утром, днем и вечером, всегда-всегда, а потом и в глаза наших детей… А разве ты этого не хочешь? — он внимательно смотрел на меня, а я тонула в омуте его глаз и молчала. — Только не говори: «Нет».

— Почему, Артур Ваграмович? Вы мне даже выбора не даете.

— Потому что твои глаза уже сказали: «Да». Глаза врать не умеют. Особенно такие… Или я не прав?

— Допустим Вы правы, Артур Ваграмович! И?

— И прекрати называть меня Артур Ваграмович! Для тебя я — Артур. Неужели это так сложно?

— Сложно…

— Что?

Он резко повернул меня к себе и поцеловал. Поцелуй был настойчивым. Это был наш первый такой поцелуй. Это был его поцелуй! Он завладел моими губами, требовательно раздвинул их языком, проникая внутрь и начиная медленно исследовать, не давая мне возможности отстраниться. Я поняла, что земля уходит из-под ног, что я попадаю в какой-то водоворот. Меня это напугало. И при первой возможности я отвернула лицо. Так меня еще никто не целовал, я даже представить себе не могла, что такое возможно.

— Машуня, что я делаю не так? Ты может объяснишь? Или я включу воображение, и тогда неизвестно куда нас это приведет.

— Не могу, — ответила я тихо, опуская вниз глаза и боясь посмотреть на него. — Включайте свое воображение, если Вам это так необходимо.

Я обреченно вздохнула.

— Машуня, ты феномен… Я впервые встретил женщину, которая отказывается от моих поцелуев и не хочет со мной в постель. Что прикажешь думать?

Я молчала. Как я могла сказать ему «хочу» через неделю после знакомства. Хотеть-то я уже хотела… А вот сказать и сделать не могла. Да и зачем? Сладок только запретный плод. Легкая добыча не приносит много радости, только насыщение. Я хотела быть для него желанной, единственной, а не доступной. Но как это сделать?

— Не хочешь со мной разговаривать, не надо. Значит будем гулять молча. Или ты скажешь мне сама или я буду настойчиво искать ответ.

Второй вариант меня вполне устраивал, пусть ищет, главное, чтобы ему это не надоело и, чтобы настойчив он был постепенно, не очень быстро. После легкой словесной перепалки мы продолжили путешествие по дорожкам сада. Артур снова обнимал меня за талию. Но мои губы запомнили его поцелуй, и им это явно понравилось.

К вечеру солнышко спряталось и стал накрапывать дождик. Мы пошли к машине.

— Артур Ваграмович, отвезите меня сегодня на Гражданский, я обещала дяде