Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда выступила последняя «крикунья», Оля Ватная вывела на монитор три первых результата и объявила лучшую из лучших. Чемпионкой школы по крику-рёву-ору стала Маша Тихонравова из 2 «А» (140 децибел).
Представитель электротехнического завода повесил ей на шею золотую медаль и поблагодарил всех нас за успешное испытание новейшего сверхточного шумомера.
— Теперь мы с чистой совестью можем запустить прибор в серийное производство! — сказал он. — Потому что сегодня он выдержал уровень шума пролетающего вертолета — 110 децибел — и шума, который издаёт взлетающий реактивный самолет, — 140 децибел. А это — подарок участникам и зрителям от нашего дружного коллектива.
И он развязал ленточки у стоявшей в углу большой коробки, внутри которой оказался такой огромный торт, что все даже застонали.
— Но перед тем как приятно закончить наши соревнования, мы попросим Клавдию Ивановну показать свой специальный крик, которым она воспользовалась всего один раз в жизни. Двадцать лет назад она крикнула «Держите вора!» так громко, что милиционеры в другом конце улицы услышали её и задержали похитителя первого школьного компьютера! — сказал Олег Алексеевич и стал хлопать, глядя на завуча.
И все зрители и участники тоже стали хлопать, требуя продолжения удовольствия.
— Ну что ж! — сказала Клавдия Ивановна. — Держитесь за скамеечки, мальчики и девочки!
Она вышла на линию звука и издала крик такой силы, что двери спортзала с грохотом распахнулись, а торт разлетелся на маленькие кусочки по всем рядам.
До самого вечера у меня звенело в ушах, но очерк я написал.
Спортивный обозреватель Илья Добрынин
К очерку был приложен сжатый файл с фотографиями, которые сделал Павлик. Одна фотография была какая-то странная. На ней культурный корреспондент Оля Красавина лежала на полу в коридоре и пыталась укусить чью-то руку.
Тимка проверил и устранил орфографические ошибки программой «Правописание» и с чистой совестью улёгся на диван читать книжку Кира Булычёва о девочке из будущего.
Как Лёша Семечкин ни скрывал свою принадлежность к миру журналистики, наступил час, когда тайное стало явным и ему пришлось держать ответ перед бабушкой.
Подметая пол, бабушка забралась веником под шкаф и вымела оттуда журналистское удостоверение.
— Что это?
Лёша пожал плечами.
— Что это, я тебя спрашиваю!
— Это… это корочки такие.
— Ты подделал чужой документ! — ужаснулась бабушка.
— Ничего я не подделывал! — не выдержал Лёша.
— И это мой внук! — продолжала бабушка. — Позор на мою голову! Как ты мог?
— Это мои корочки!
— Не смей врать! Где и у кого ты украл документ?
— Я не крал!
— Только не говори мне, что тебя взяли работать в газету.
— Меня взяли работать в газету! — закричал Лёша, в котором накопилось столько обид на бабушку, что и на калькуляторе не сосчитать. — А ты меня всё время ругаешь! Я пол хорошо подметаю, а ты всё равно считаешь, что плохо! Я про тебя такую статью напишу, что тебе стыдно будет! Отдай корочки!
— Что? Что такое? — бабушка даже глазами захлопала от неслыханной дерзости вечно тихого внука. — Я твоя бабушка!
— А я твой внук!
— А я твоя бабу шка!
— А я твой внук! А ты не моя бабушка! Тебя подменили! Когда я маленьким был, моя бабушка не ругалась! А ты всё время ворчишь и ругаешься! Я президенту напишу, чтобы он запретил детей ругать! Где моя бабушка, которая не ругается?
Лёша так разбушевался, что даже ногой на бабушку топнул. Терять ему уже было нечего.
«Точно в угол поставит! — думал он. — Правильно мама сказала, что бабушку как подменили».
Бабушка схватилась за сердце:
— Я тебя уму-разуму учу, а ты… На родную бабушку ногой топаешь! Никто меня не подменял! Я твоя бабушка! А ты про меня статью написал…
Бабушка вытерла ладошкой глаза. И хотя глаза у неё были сухие, Лёше стало её жалко.
— Ещё не написал, — вздохнул он.
— Вот и хорошо! — обрадовалась бабушка. — И не надо! Я же тебе добра желаю!
Лёша растерялся и посмотрел на угол. Угол был на месте. Ждал его. Вот уже второй раз в этой четверти. Бабушка ставила его туда, чтобы он думал над своими поступками и не озорничал. А потом доставала для него банку с земляничным вареньем. «Ну и хорошо! — решил Лёша. — Зато варенья с пирожками наемся! Всё равно в углу не долго стоять…»
— Про свою бабушку… статью… в газету… Да я тебя один раз только и пожурила, когда ты мусор под мою кровать замёл…
— Три раза… И ещё перед Новым годом хотела меня в угол поставить, но я не дался.
— Ишь ты какой злопамятный! — бабушка всплеснула руками.
— Я не злопамятный, я справедливости хочу!
Лёша опустил голову как можно ниже и медленно побрёл в угол. Встал там и принялся тяжело вздыхать. Бабушка за его спиной продолжала причитать:
— Да кто ж её не хочет, справедливости-то!.. Кружку мою разбил, крупу рассыпал, а в угол так его не поставь…
В углу к обоям была прикреплена бумажка с надписью: «Нет худа без добра!» Бабушка считала, что эта надпись помогает человеку осмысливать свои поступки.
«И как это — нет худа без добра? — подумал Лёша. — Это значит, в каждом худе добро прячется? И в углу стоять — добро?..»
Подошла бабушка. Вздохнула. Погладила его по голове.
— Лёшик, скажи честно, ты правда в газете работаешь?
Лёша молчал.
— Ты уж меня прости! Старая я. Соображаю плохо. Ничего не понимаю.
Я ведь тебя от любви ругаю. Чтобы ты умным стал. А то поведёшься с кем попало, научишься плохому и пропадёшь ни за что ни про что. А надо с такими людьми дружить, у которых можно хорошему учиться. Почему ты со мной дружить не хочешь? Я ведь тебя плохому не научу. Я ведь тебя люблю! Один ты у меня! Вот больше в угол ставить и некого…
Бабушка обняла Лёшу:
— Прости меня! Я больше ругаться не буду! Правильно ты меня приструнил, молодец! Значит, характер у тебя появляется. Я ведь институтов не кончала, вот ничего и не понимаю. А хочешь, я сама в угол встану? Давай поменяемся! Теперь ты меня будешь в угол ставить! Вот я сейчас твою машинку сломаю, а ты меня р-раз — и в угол!.. Всю неделю будешь меня в угол ставить! А потом снова я тебя, а потом…