Знаю я эту Ольгину песенку про сорокалетних женщин, про то, как трудно они переносят одиночество. За последние годы она мне все уши прожужжала со своими сорокалетними женщинами. С их тревогой, тоской, заскоками, которые надо прощать, потому как они соразмерны их отчаянию. Перевод: не мешайте мне трахаться с этим козлом, ведь не каждый день представляется такая возможность. Знаем, слышали!

— По сути дела, ты думаешь только о себе, — не унималась она. — Ты фантастически, устрашающе эгоистичен. Больше мне добавить нечего.

— Да, ты немногословна, — парировал я. — С трудом тебя узнаю.

Я удостоился очередного сердитого взгляда. С того момента, как село солнце, я их насобирал целую коллекцию, можно сделать из них ожерелье до пупа. Ольга пошла к остальным. Я умудрился в течение одной минуты потерять единственных двух союзниц, на которых можно было рассчитывать в этом доме.

Чувак в розовато‑оранжевом спортивном свитере от Ральфа Лорена попробовал переменить тактику.

— Пошли лучше выпьем с нами, — позвал он. — Не лезь в бутылку.

— Во что не лезть? — сморщился я.

— Да ни во что, — вздохнул он озадаченно. — Руководствуйся разумом.

— Чем‑чем я должен руководствоваться?

Как только он от меня отстал, я поднялся наверх к Цецилии.

Само собой, дело было не только в Цецилии, а вообще. Один раз я и сам запер Ютту в ванной: она устроила истерику и собиралась вырвать у меня из рук телефон, когда я спокойно говорил с матерью, — и ничего, не умерла. Дело вообще во всем. Какая‑то пелена окутывает порой мое сознание, и сквозь нее пробивается только ярость, а откуда эта ярость берется, мне на это глубоко начхать. Просто время от времени я чувствую, что больше не могу, и меня охватывает неодолимое желание послать все к чертям и раздолбать все, что вокруг меня. Впрочем, должен признать, ни к чему хорошему это ни разу не привело, и после бывали одни неприятности. Я уж не говорю о том, что у меня ни с кем нет нормальных отношений, вокруг какая‑то пустота, потому что у меня репутация парня с проблемами. Но я не могу ничего изменить.

Короче, я остановился перед дверью. Маленькое окошко на лестнице выходило в сад, и я заметил пальму, которую тряс в темноте ветер. Тут меня самого затрясло. Я отошел и с размаху пнул ногой дверь, туда, где замок.

Грохот от удара был страшный, точно гром в горах, но дверь осталась на месте. Я сжал челюсти и встал в исходную позицию, готовясь ко второму удару. В этот момент на меня все и набросились.

Меня схватили и едва ли не донесли до первого этажа, так что ноги мои почти не касались ступенек. Говорили, что я взбесился, что я всех уже задолбал, что в меня бес вселился.

Я тоже сказал им, что я о них думаю, и меня заперли в гараже.

Тогда я начал все крушить. Я срывал полки и переворачивал тумбочки со всяким хламом, расколотил о бетонный пол круглый столик, разбил вдребезги иллюминатор стиральной машины, клюшкой для гольфа измолотил сушилку, запустил в решетку окна дрель и наконец схватил молоток, собираясь разворотить механизм автоматической двери. Тут за моей спиной раздался голос матери:

— Прекрати немедленно. Поехали отсюда.

Она стояла белая как полотно, обхватив себя за голые плечи, будто на ледяном ветру.

В проеме двери, прижавшись лбом к притолоке, замер Роже и блуждающим взглядом обводил учиненный мной беспорядок. Потом он сказал сокрушенно:

— Послушай. Я не хотел. Вырвалось.

Мать повернулась к нему спиной и даже бровью не повела.

Он продолжал:

— Ну хорошо. Послушай. Я извиняюсь. Тебе что, недостаточно того, что я извиняюсь?

— Что случилось? — спросил я.

— Решительно ничего, — мгновенно ответила мать. — Ничего не случилось. Просто мы уезжаем.

— Ну не злись, — продолжал уговаривать Роже.

* * *

Я понял, что он ее оскорбил. И что на ногах она стоит плохо не только потому, что пьяна. И если он еще не набросился на меня с кулаками и молча взирает на то, что я натворил в его гараже, и с ним до сих пор не случился припадок, то это значит, что с матерью он хватил через край.

— Ну так что, ты готов? Поехали, — повторила она, направляясь к выходу.

Я последовал за ней.

— Уйди с моей дороги, — приказала она Роже.

Он смотрел на нее несколько мгновений, потом посторонился и сказал:

— Ты погляди, что он натворил. И я молчу.

— Вот и молчи, — прошипела она ему в лицо. — Тебе лучше вообще не открывать рот.

— Что он тебе сказал? — спросил я. — Я могу это знать?

— Какая разница, что он ей сказал? — вздохнув, произнесла Ольга с заднего сиденья. — Долго ты еще собираешься мусолить эту историю?

Я посмотрел на нее в зеркало. Стянув на груди ворот пальто, она одним духом опорожнила 50‑граммовую бутылочку джина, которую вытащила из сумки.

* * *

— Дорогая, — возразил я, — нет в саду никакой кобры.

— Ты так считаешь? А что же тогда это было?

— Ты хоть знаешь, как кобра выглядит?

— Она мне брызнула ядом в глаза. Тебе этого недостаточно?

Я успел поговорить с Борисом. Она попросила его срочно приехать, и он прописал ей кортизон. Он подозревал, что на самом деле это был какой‑нибудь острый изогнутый стебель или еще что‑нибудь в этом роде — в общем, что‑то растительное.

— Я села на землю, все вокруг потемнело. Я как будто ослепла. Я вообще перестала видеть. Во всяком случае, это точно был не уж.

— Знаешь, в сущности, абсолютно не важно, что это было, — заметил я, подбирая свою сумку. — Главное, что теперь ты видишь.

Я прошел дом насквозь и вошел к себе в комнату. Запер сумку в платяной шкаф. Обернувшись, увидел, как Соня ловким движением ставит в вазу три ириса. Она в десятый раз принялась рассказывать свою историю.

— Клянусь тебе, там что‑то было, — не унималась она.

— Что‑то, но не кобра, успокойся. Мы ведь не в джунглях живем. Мы в центре жилого квартала, здесь бьют фонтаны, на улицах фонари, тротуары асфальтированные и вообще есть все, что надо. Разве нет? Так объясни, откуда тут может взяться кобра? Сама подумай.

Я пошел на кухню, натягивая по дороге тенниску. Взял бутылочку перье, уселся на табурет и стал смотреть в сад.

— Тебе не нужно самой заниматься садом, — сказал я. — Найди кого‑нибудь.

— Ты думаешь, я с ума сошла? — вздохнула она, облокотившись на прозрачный стол, блестевший как зеркало; в вазе стояло несколько свежесрезанных тюльпанов, принесенных сюда этой суперзаботливой хозяйкой. — Значит, ты считаешь, что я все придумала? Но ведь что‑то же проскользнуло у меня между ногами, нравится тебе это или нет. И это что‑то плюнуло ядом мне в лицо.