— Этот дракон — необычной породы, — пояснил он. — Уникальный и… крайне свирепый вид под названием Беззубый Дрём, дальний родственник Ужасного Чудовища, но во много раз превосходящий его в жестокости. Они необычайно редки, почти вымерли.

— Правда? — Стоик с сомнением оглядел Беззубого Дрёма. — А на первый взгляд похож на Простого Садового.

— Простите, Вождь, но при всем уважении к вам, Вождь, — возразил Рыбьеног, — вы ОШИБАЕТЕСЬ. Неопытному глазу (равно как и своим жертвам) этот дракон кажется как две капли воды похожим на Простого Садового. Но, всмотревшись внимательно, вы разглядите характерные черты Беззубого Дрёма, — Рыбьеног ткнул пальцем в бородавку на носу у Беззубика. — Эти черты и отличают его от обычных пород.

— Клянусь Тором, ты прав! — согласился Стоик.

— Кроме того, это не совсем обычный Беззубый Дрём. — Рыбьенога понесло. — Этот дракон — КОРОЛЕВСКОМ КРОВИ!

— О, нет! — воскликнул потрясенный Стоик. Он был ужасным снобом.

— Да, — торжественно подтвердил Рыбьеног. — Вашему сыну посчастливилось похитить отпрыска самого Короля Скалозуба, пресмыкающегося владыки Обрыва Дикого Дракона. На заре жизни Королевские Дрёмы бывают очень малы, но затем вырастают до ВПЕЧАТЛЯЮЩИХ, я бы даже сказал, ГАРГАНТЮАНСКИХ размеров.

— Ну, прямо как ты, Иккинг, — оглушительно расхохотался Стоик и взъерошил сыну волосы.

В животе у Стоика послышался глухой рокот, похожий на гул далекого землетрясения.

— Пора перекусить. Приберитесь тут, ребятишки, ладно?

Стоик Обширный удалился, радуясь восстановленной вере в сына.

— Спасибо, Рыбьеног, — поблагодарил друга Иккинг. — На тебя прям вдохновение нашло.

— Не совсем, — сказал Рыбьеног, — Просто у меня перед тобой должок за ту драку с Сопляком.

— Рано или поздно папа всё равно узнает правду, — мрачно вздохнул Иккинг.

— Не обязательно, — возразил Рыбьеног. — Посмотрел бы ты на себя со стороны, когда говорил тут с этим Беззубым Дрёмом. Зрелище было НЕВЕРОЯТНОЕ, ФАНТАСТИЧЕСКОЕ! Я ничего подобного в жизни не видел! Ты его в два счета выдрессируешь!

— Говорить-то я с ним говорил, — вздохнул Иккинг, — только он меня не слушал,

* * *

В тот вечер, ложась спать, Иккинг побоялся оставлять Беззубика у камина вместе с Головотяпом и Крючкозубом.

— Можно, я возьму его с собой? — спросил он у отца.

— Дракон — рабочая скотина, — ответил Стоик Обширный. — Будешь с ним цацкаться — у него вся свирепость пропадет.

— Но если я оставлю его у очага, Головотяп его убьет.

Головотяп утвердительно хрюкнул.

— С превеликим удовольствием, — прошипел он.

— Ерунда, — прогудел Стоик. Он не говорил по-драконьи и поэтому не понял последних слов Головотяпа. — Головотяпчику просто хочется поиграть. Юным драконам полезно немного порезвиться. Это учит их постоять за себя. — И он ласково потрепал своего дракона по рогам.

Крючкозуб выпустил когти, длинные, как складные ножи, и побарабанил ими по каминной полке.

Иккинг сделал вид, что желает Беззубику доброй ночи, а сам потихоньку спрятал дракончика под рубашкой и вынес в спальню.

— Сиди тихо, как мышка. Ни звука, — сурово приказал он Беззубику, забравшись в кровать, и дракончик с готовностью кивнул.

По правде сказать, всю ночь дракон довольно громко храпел, но Иккинг этого не замечал. Почти всю зиму на острове Олух мальчишки проводят на разных стадиях замерзания — от «озяб немножко» до «продрог до костей». Те, кто укрываются несколькими одеялами, считаются хлюпиками, поэтому обычно Иккинг ворочался без сна пару часов и только потом, стуча зубами, с трудом засыпал.

Но сейчас Иккинг вытянул ноги вдоль Беззубиковой спины и с наслаждением почувствовал, как от маленького дракончика. исходят волны тепла. Эти волны медленно прокатились по его, Иккинга, ногам, согрели озябший живот и сердце, добрались даже до головы, которая толком не оттаивала уже почти шесть месяцев. Даже уши радостно запылали. В ту ночь Иккинг спал так крепко, что разбудить его смог бы только храп шести здоровенных настоящих Морских Драконов.

Иккинг имел некоторое представление о драконах и был твердо уверен, что самый легкий метод дрессировки — это орать на них. Поэтому на протяжении первых двух недель он пытался орать на Беззубика и всё ждал, когда дракончик начнет дрессироваться.

Орал Иккинг громко, твердо и строго.

Напускал на себя свирепый вид.

Но Беззубик наотрез отказывался принимать его всерьез.

В конце концов Иккинг прекратил орать. Это случилось в тот день, когда утром за завтраком Беззубик стащил у него с тарелки копченую селедку. Иккинг заорал на него так свирепо и грозно, как только мог, а Беззубик в ответ лишь злобно стрельнул глазом и одним взмахом хвоста смахнул на пол всю посуду.

«Вот и доорался», — подумал Иккинг.

— Ладно, — сказал он. — Переидем к другой крайности.

И стал с Беззубиком вежлив и мил. Выделил его самое удобное место на кровати, а сам с риском для жизни балансировал на краю.

Он до отвала кормил Беззубика копченой селедкой и омарами. Однако после первого же раза прекратил эти эксперименты, поскольку маленький дракончик набивал брюхо, не переставая, пока его не стошнило.

Иккинг часами играл с дракончиком в самые разные игры. Пел ему песенки, приносил мышей на обед, чесал спинку между зубцами, там, куда Беззубик не мог дотянуться.

Одним словом, изо всех сил старался, чтобы Беззубик почувствовал себя на драконьем седьмом небе.

* * *

В середине февраля зима на Олухе подошла к концу, снежный сезон сменился дождливым. В такую погоду одежда никогда не просыхает, сколько ни старайся. Каждый вечер перед сном Иккинг вешал рубашку на стул перед очагом, а наутро она все равно была мокрая — пусть не холодная и мокрая, а всего лишь теплая и мокрая, но, тем не менее, всё-таки МОКРАЯ.

Земля вокруг деревни превратилась в слякоть глубиной по колено.

— Скажи, ради Одина, что это ты затеял? — спросил Рыбьеног, когда застал Иккинга за странным занятием: тот копал глубокую яму прямо у стены своего дома.

— Строю для Беззубика грязевую ванну, — пропыхтел Иккинг.

— Избалуешь ты этого дракона, — проворчал Рыбьеног, укоризненно качая головой.