На самом деле он никогда ничего не забывал.

На другой день после всеобщего одобрения Руготину вручили ответ:

«Да знает ваше тёмное державство, гордые начальники Сапега и Лисовский, что напрасно прельщаете нас, Христово стадо православных христиан, даже десятилетний отрок в Троицком монастыре посмеётся вашему безумству и совету. Какая бо польза человеку возлюбить тьму паче света, преложить лжу на истину, честь на бесчестие и свободу на горькую работу? Какое приобретение и почесть, если оставить нам своего православного царя и покориться ложному врагу, вору и вам латинам иноверным, и быть как жидам или горше сих? От всего мира не хотим богатства против своего крестного целования. Упование наше есть Святая Троица, стена и щит Богоматерь, святые Сергий и Никон сподвижники: не страшимся!..»

Сапега прочитал ответ и выругался. Может быть, и прав был Лисовский, когда советовал не тратить время на переписку? Ну, ничего, теперь он с чистой совестью покажет «чёрным воронам» всю силу польского оружия.

3 октября заговорили все польские пушки. Будто высокий весенний гром расколол небо над лаврой, хотя на самом деле стояло промозглое серое утро, пропитанное осенней сыростью. Пушечного огня давно ждали и боялись — насколько крепкими окажутся крепостные стены и строения, не падут ли они разом, подобно камням Иерихона? Приживальцы сразу же бросились из своих лачуг в храмы, надеясь на Всевышнее заступничество. Там уже была вся братия, снаружи остались лишь воины на боевых площадках да пожарные отряды, набранные из пришлых мужиков.

Первый страх быстро проходил, чему способствовала крайне неискусная стрельба польских пушкарей. Ядра большей частью падали перед стенами, зарываясь с гулким чавканьем в мокрую землю, те же, что перелетали, удивительным образом миновали храмы и важные строения, попадая в ямы, лужи, горки мусора. Угодившие в крепостные стены и башни особого вреда не причиняли, ну, выбивали кирпичи или делали вмятины, но ничего более существенного, даже верх нигде не сбили. Пожаров, которых так страшился Долгорукий, тоже не случилось. Загорелась крыша на скотном дворе да кое-какая столярка в мастерской, но то быстро потушили. К полудню тучи спустились совсем низко, морось сгустилась, и стрельба прекратилась. Всё объяснялось не иначе как Божиьм промыслом, ликованию осаждённых не было предела.

У Афанасия и Макария, занимавшихся похоронными делами, работы в этот день не шибко прибавилось. Тем более угнетала их малозначительность содеянного, особенно Афанасия, которому с трудом удавалось сдерживать свои порывы. Звание послуха обязывало безропотно нести любое бремя, тем паче такое богоугодное, как снаряжать человека в последний путь, однако ему хотелось сделать нечто более значительное, не в замену, а сверх того. Тогда возникла у него мысль обойти с образом Сергия крепостные стены с внешней стороны и покропить святою водой сделанные в тот день повреждения, чтобы через них дальнейшей разрухи не произошло. Макарий засомневался: не превышается ли тем их послушничий чин, ведь распоряжаться святыми дарами может лишь тот, кто рукоположен. Афанасий заспорил и для прояснения истины отправился к своему наставнику Корнилию. Старец был мудр и томление юных послухов хорошо понимал. Ещё понимал он, что на грани жизни и смерти нельзя остужать того, кто хочет свершить более ему положенного. Ежели это на пользу общему делу или только свершающему, пусть будет так.

— Опасное то дело, — ответил он, — хотя и благое по сути. Там, за стенами, никто вас не защитит, один на один останетесь с супостатами.

— С нами святой Сергий будет! — в один голос воскликнули отроки и пали на колени, прося благословения.

Корнилий прочёл над ними молитву и отпустил, сказав, что об их выходе договорится сам, а им нужно подготовится к духовному подвигу, причаститься и ждать сигнала. Потом отправился к Голохвастову, отличавшемуся большей отзывчивостью, нежели Долгорукий. Корнилий попросил его устроить выход отроков для выполнения святого дела и защитить их ответным огнём, если поляки станут палить из пушек. Голохвастов поморщился, затея показалась сродни ребячьей забаве. Корнилий заглянул ему в глаза и сказал:

— Отроки чисты в помыслах, такие побуждаются самим Господом, в воле которого сделать чудо из забавы.

Перед речью и ясным взором старца устоять было трудно, и Голохвастов согласился. На очереди оказался Иоасаф, который тоже усмотрел в задуманном предприятии немало риска. Корнилий напомнил, что послухи уже выдержали несколько искусов, успешно проявив себя, как в самой обители, так и за её пределами, что они созрели для более серьёзных испытаний, что в них бурлит духовная сила, которую нельзя более держать в закрытом сосуде из-за опасности испортить его содержимое. В конце концов Иоасаф тоже согласился и выразил желание лично исповедать отроков. Ещё распорядился взять из ризницы парадный образ святого Сергия в богатом окладе, что вызвало большое неудовольствие казначея, посчитавшего явно неоправданным подобный риск.

— Такое богатство может искусить и более твёрдых в добродетелях, чем сии малые, — сказал он, — не лучше ли дать им что-нибудь попроще?

— Здесь не подобает скупиться, — ответил Иоасаф, — вспомни, что Господь не велел приносить ему порченые жертвы.

В полночь отворились Святые ворота и под молитвы монастырских старцев два послуха двинулись в свой поход. Впереди с образом Сергия шёл Афанасий, следом нёс ведёрко со святой водой Макарий. Оба держали в руках по фонарю. От ворот повернули направо, этот участок стены был совсем не повреждён, его прошли быстро. Обогнув круглую Пятницкую башню, двинулись вдоль южной стены, здесь уже стали появляться следы нынешней канонады. Афанасий махал на них веничком и произносил молитву, Макарий по своему обыкновению гудел псалом. Так тихо и спокойно дошли они до Луковой башни, за ней началось то, чего так боялись старцы и воевода. Поляки, привлечённые двумя движущимся огоньками, сделали на всякий случай несколько выстрелов из ручниц. Им, словно того ждали, ответили с крепостных стен. Завязалась перестрелка. Пули свистели мимо отроков, по счастью, не задевая их, возможно, в эту ночь им действительно была дана охрана свыше, и они благополучно достигли угловой Водяной башни. Открылся западный участок, которому в нынешней канонаде досталось более всего. На Красной горе всполошились и дали несколько залпов, тоже не оставшихся без ответа.

Отроки тем временем спокойно вершили своё дело. Благополучно миновали Пивную башню, Келарскую, достигли угловой Плотничьей и двинулись по северной стороне, где им уже ничто не угрожало. Так, не получив ни единой царапины, вернулись они в крепость, где тут же были посвящены в иноческий сан.

Подвиг сей не прошёл бесследно, прибежчик из польского стана показал, что там только и разговоров, что о чуде: будто по ночам Сергий с Никоном обходят свою обитель дозором и кропят святой водою, оттого так крепки её стены и земной силе не подвластны. Ещё говорили, что Господь сих старцев оберегает, отвращает от них пули и ядра, а ежели те падают на покроплённые участки, то возвращаются обратно к пославшим и поражают их самих. Прибежчик утверждал, будто сам видел пушку, побитую своим же ядром. Так свершилось чудо, о котором упреждал Корнилий Голохвастова. Происшедшее навело того на сходную мысль: каждую ночь он стал высылать отряды каменносечцев, которые заделывали полученные днём повреждения, и к утру стены становились как новые. И это тоже можно было считать чудом.