— Вот беда! — Сказал он гордо, сдерживая гнев и недоумение. — Я до сего дня смел думать, что в Россию приглашён императрицею для единоличного сотворения монумента Петру Великому…

— Ну, разумеется, его будете сооружать Вы, а не я… — Язвительно заметил Бецкой. — Но Вам немало придётся потрудиться, чтобы понять и осуществить замысел мой…

— Простите, генерал, значит ли это, что я должен быть только исполнителем Вашей воли? Я ни за что не подписал бы контракт на таких условиях! Даже маркиза Помпадур, для которой я столько лет счастливо трудился, никогда не вмешивалась в мои творческие дела!

— Увы, мсьё! Здесь не Париж, и я — не маркиза Помпадур, царство ей небесное… Я как директор Конторы строений по должности своей за сооружениями столицы нашей наблюдение веду. Моими неустанными заботами Петербург строится, дома, дворцы, сады, набережные наши — единственные в Европе… Неужто такое важное дело, как сооружение монумента, который потомки наши лицезреть будут, благословляя государыню нашу, я оставлю чужеземцу на откуп? Бумагу эту, сударь, не комкайте, а возьмите к себе, и внимательно изучите, и впредь распоряжениям моим следуйте неукоснительно!

— Дозволите уйти, Ваше высокопревосходительство? — Скрипнул зубами Фальконет.

— Ступайте, профессор Фальконет… Да крепко подумайте над словами моими.

Фальконет, расстроившись окончательно, направился было к двери, но Бецкой остановил его.

— Хочу ещё кое-что сказать Вам, профессор Фальконет… Государыня наша Екатерина Алексеевна одну присказку любит повторять… Как там… Дай Бог памяти… «Все в старостах будем, кто будет шапки пред нами сымать?».

Был поздний вечер, когда в «Чёрный кабинет» через потайную дверь вошли Бецкой и за ним Ласкари. Шевалье легко проскользнул вслед за генералом, он ступал мягко и тихо, словно кошка. Бецкой теперь вполне доверял ему, он даже привязался к своему «засланному казачку», который был услужлив и предупредителен, не забывал о просьбах и распоряжениях, старался их угадать, а главное, всегда был рядом, под рукой… Иван Иваныч, не вдаваясь слишком в подробности, только вскользь объяснил шевалье, куда они идут. Но Ласкари всё понял и возликовал в душе. На пороге «Чёрного кабинета» их встречал всё тот же преданный Лукич.

— До чего радость Вас видеть, Ваше высокопревосходительство! Чаю или кофею Вам подать?

Бецкой почти падал с ног от усталости — сказывался возраст, но день надо было закончить достойно.

— Ничего не хочу. Ты приготовил для меня, как было приказано, экстракт писем Фальконетовых?

— Не извольте беспокоиться… — Засуетился чиновник. — Сей же час принесу, он у меня для верности в столе заперт.

Он вышел. Ласкари оглянулся с большим любопытством.

Бецкой сел в кресло, протянул вперёд затёкшие ноги.

— Вот, шевалье, сие — Секретная экспедиция при Почтамте… Работники здешние её «Чёрным кабинетом» именуют… А знают о том кабинете лишь самые посвящённые люди, иные важные государственные чиновники о нём и не помышляют… А ты удостоился, верю я тебе, коли с собой взял…

Ласкари склонился в низком поклоне, скрывая в сумерках довольную улыбку.

— Клянусь, Ваше высокопревосходительство о том никогда не пожалеет…

Бецкой благосклонно махнул рукой.

— Когда мы без чужих, можешь называть меня Иван Иванычем… И ещё одной царской милостью порадую тебя: с завтрашнего дня будешь ты полицмейстером в Шляхетном корпусе… Смотри, не опозорь меня перед государыней…

— Век буду за Вас молиться, Иван Иваныч…

Бецкой опять устало отмахнулся.

Ласкари изобразил смущение, подошёл поближе.

— Дозволите ли ещё одну дерзость допустить… Ещё об одном обещании государыни напомнить?

— Об чём это?

— Обещалась императрица мне невесту найти из купеческих…

— Помню, как же… Коли случай представится, скажу…

Чиновник вернулся скоро с бумагами, почтительно протянул их генералу.

— Пожалуйте, Ваше высокопревосходительство, вот экстракт писем, полученных Фальконетом за последний месяц. Прежние Вы в прошлый раз изучать изволили… Помочь Вам прочитать, или сами знакомиться будете?

— Коли у тебя дела есть — ступай. Нынче у меня свой помощник имеется.

Бецкой открыл поданную чиновником тетрадь, полистал её, отодвинув от глаз, затем приблизив к ним.

— Опять… — Вздохнул он тяжело. — Словно пароксизма какая-то… Застит глаза, ничего разобрать не могу… Нынче за день третий раз уже…

— Не позволите помочь, Иван Иваныч?

— Пожалуй… Ты читай, шевалье, а я с закрытыми глазами посижу, авось прояснится взор-то…

Ласкари открыл тетрадь, перевернул лист.

— Здесь письмо от сына Фальконетова, ничего такого, всё дела домашние, в Петербург собирается… Ещё письмо из церкви Святого Рока, где статуи Фальконетовы стоят… А это послание от Дидерота, как всегда, длинное, сил нет… Читать, Ваше высокопревосходительство?

Бецкой не ответил.

Ласкари позвал тихо, не очень настойчиво.

— Иван Иваныч!

Бецкой пробормотал, поёрзав в кресле.

— Читай, читай, что замолчал?

Ласкари подошёл поближе к столу, на котором горела единственная свеча в комнате, и, то и дело поглядывая на своего генерала, повторил.

— Сие письмо от Дидерота, Иван Иваныч… «Вы легко видите во всём дурное, Ваша впечатлительность показывает Вам его в преувеличенном виде… Один злой язык может поссорить Вас с целой столицей»… Ишь, учитель выискался… Впрочем… «Один злой язык может поссорить Вас со всей столицей… Вам необходим постоянный очень снисходительный друг, и Вы его нашли»…

Он вдруг замолчал и задумался. Ему понравилась мысль Дидерота, и он сделал её своей.

— Вы его нашли, профессор Фальконет…

Шевалье ещё раз посмотрел в сторону кресла. Бецкой, всхрапывая время от времени, крепко спал. Ласкари на всякий случай негромко его позвал.

— Иван Иваныч…

Генерал только громко всхрапнул и присвистнул в ответ.

Ласкари осмотрелся. Он увидел в полумраке бесконечный ряд всяких ящичков и полочек, подписанных чьим-то аккуратным и ровным почерком, но прочитать в темноте что-либо было невозможно. Шевалье взял со стола свечу и склонился над ними, пытаясь прочитать названия.

— Картотека… — Прошептал он. — И не одна… Сколько же их здесь! «Групповая»… Эта — «Страновая»… «Главная»… — Он выдвинул один из ящичков, начал перелистывать одной рукой карточки, другую со свечой держал аккуратно в стороне, чтобы ненароком не капнуть воском на листок или не поджечь бумажки.

Вскоре его поиски увенчались успехом. Он нашёл одну важную персону в «Главной» картотеке. На русскую букву «Б»… Бецкой! Бог мой! Сколько тут было листов! Он принялся лихорадочно их перелистывать. Русский язык шевалье знал ещё скверно, но скоро понял основное. Бецкой — побочный сын князя Трубецкого, оказавшегося в почётном шведском плену и женившегося там на богатой шведке… Родился Иван Иваныч в Швеции, закончил кадетский корпус в Копенгагене… А далее… Далее шевалье нашёл истинный клад, он даже захлебнулся от счастья, закашлялся, испуганно оглянувшись на своего покровителя, но тот крепко спал. Бецкой при длительной своей жизни в Европе, — вычитал в листах картотеки