— Слабая — снаружи, сильная — внутри. Слабая — снаружи, сильная — внутри.

Несколько раз повторяю про себя хорошо заученные слова и выхожу из ванной.

— Ты что упала? Еще и хромаешь.

— Ага. Шмякнулась на асфальт. Ноги не в ладах с головой.

— Надо, чтобы наладилось.

— Надо, — смотрю на улыбающуюся Таську и не могу не улыбнуться в ответ.

Вот он мой источник эндорфинов. Так повелось с самого ее рождения. И пусть поначалу я воспринимала ее как спасательный круг, который отпугивал по ночам громким плачем маминых гостей, это быстро изменилось, как только Тасе стукнул годик. Кажется, она уже тогда была смышленым ребенком. Моим, по сути, ребенком.

— Кушать хочешь?

— Ага, — кивает и тут же усаживается на стул, подложив под себя ноги.

— Тогда я картошку пожарю. Мама была не против, что ты ко мне придешь? Или ты ей не сказала?

— Не против. Она сама мне предложила у тебя переночевать, — кажется, я сейчас слюной поперхнулась.

— С чего бы это? — наконец отмираю я.

Уж кого-кого, но маму я знаю как облупленную. Как только я съехала из квартиры, общение с Таей перешло исключительно в режим «втихушку», ибо «я плохо влияю на сестру и настраиваю ее против мамы и вообще всех вокруг, кроме себя неблагодарной эгоистки».

— У них со Стасом какой-то там юбилей. Мама с утра была добрая, все мне разрешила, даже денег дала. И не только. Загляни в пакет, — с загадочной улыбкой произносит Тая.

Копченая колбаса, сыр с какими-то коричневыми вкраплениями, мясная нарезка трех видов в вакуумной упаковке, оливки, упаковка с пирожными… Да, я точно поперхнулась слюной, правда уже по причине банального голода. Фу, продажная душонка. Сначала за конфеты отделения сдала, а теперь что?

— Это нам с тобой на стол, пока мама устраивает себе романтик. Но я за жареную картошку, а ты это все потом сама съешь, — вот оно чудо мое, к счастью, не испорченное мамой. — Ну разве что одну пироженку съем.

— Да хоть все. Ты уверена, что хочешь картошку?

— Кто не хочет жареную картошку?

— Твоя правда.

***

Вот уж не думала, что сегодняшний день окончится вот так. Беззаботно и хорошо, несмотря на ноющие коленки и чувство тревоги за то, что будет завтра.

— Жаль, что у тебя телика нет. Сейчас бы киношку посмотрели.

— Половина одиннадцатого, спать давно пора.

— И диван скрипучий, — не унимается Тая, ерзая на постели.

— И крошки от того, что ела на нем пирожное.

— И ноги у тебя колючие, — смеюсь в ответ.

— Я их просто две недели назад побрила. А волосы взяли, да и начали заново расти, — Тая резко раскрывает одеяло.

— А и не заметила. Волос даже не видно. Прикольно. А нет, вот кусик есть, — секунда и она проводит рукой по моей ноге. Дежавю, блин. — Надо теперь постоянно брить.

— Разбежалась. Это была разовая акция.

— Ну и зря. Это ж некрасиво и платьишко не надеть.

— Ты не сказала, дома у вас все нормально?

— Нормально. Мама, правда, надоела со своими банками.

— Какими банками?

— Ну маски там всякие, масла, крема. Даже Стас уже злится, что она по всей квартире все это раскидала.

— Ясно.

Мама хоть и красивая, но надо быть объективной — не молодеет. Сколько еще продержится Стас? Пару тройку лет и найдет себе другую дуру непременно с дочерью. Перевожу взгляд на Таю. А может не пару лет. Зачем кого-то искать, если перед тобой растет девочка. Сколько мне было, когда на меня начали обращать внимания мамины мужики? Десять. Столько же, сколько и Таське сейчас. И пусть мне было на несколько лет больше, чем сейчас Тае, когда на меня обратил внимание Стас, но это же не помешало ему увлечься ребенком. Худым, нескладным, подстриженным под мальчика. Что уж говорить про мою красивую Таську с длинными волосами.

Наверное, сейчас она выглядит даже старше, чем я в свои тринадцать, ибо я специально ела так, чтобы нигде и ничего не росло. Плоскодонка, проще говоря, но смазливое лицо все же, как ни крути, было не убрать. Это только для меня Тая маленькая, а что творится у этих мразей в голове? Пусть сейчас их нет в жизни мамы, но есть же Стас. Да, с виду очень даже приличный мужчина, но все же такая же мразь, как и все остальные. А может, и хуже. Потому что умнее. Что ему мешает прийти вот однажды ночью к Тае в комнату, когда мама уйдет в ночную смену?

— Тась, а Стас к тебе… — замолкаю. Что сказать? Пристает? Трогает? Тая бы мне о таком сказала. Ведь сказала бы?

— Что?

— Нормально к тебе относится? В смысле не ругает?

— Нормально.

— Ясно, — что ничего не ясно. Вновь перевожу взгляд на сестру. Может, у меня паранойя, но… — А ты не хочешь подстричься? — перебираю в руках ее волосы.

— Как?

— Коротко. Это сейчас модно.

— Ну уж нет, я как ты под мальчика стричься не буду. Фу. И ты не вздумай, наконец-то такую красоту отрастила.

Сказала бы я про красоту и прочее, если бы не затрезвонил мобильник. Номер незнакомый. Отвечать не хочется, но все же встаю с дивана и выхожу из комнаты.

— Але.

— Не разбудил? — спокойствие. Только спокойствие.

— Что вам надо?

— В принципе у меня все есть. Ну разве, что только одного нет. Угадаешь, чего бы мне хотелось?

— Ну, разве что… получить в морду для разнообразия?

— Не угадала, — усмехается. — Не думал, что ты такая забавная. Ладно, все равно не угадаешь. Какой у тебя размер ноги?

— Вы звоните мне в такой час, чтобы узнать размер моей ноги?

— Не совсем, но и для этого тоже.

— Сороковой, — не задумываясь, бросаю я.

— А одежды?

— Пятидесятый.

— Как интересно, обычно женщины все преуменьшают, а ты преувеличиваешь. Это, чтобы заинтересовать собеседника своей неординарностью?

— Это, чтобы собеседник понимал, что через некоторое время я стану необъятных размеров, а отекшие от жира ступни влезут разве что в сороковой. Так понятно, Алексей Викторович?

— А через какое примерно время ты будешь издавать вздохи ожирения?

— Уже на пути к этому после палки колбасы, сковородки жареной картошки и трех эклеров.

— Да, многовато. Ты подумала о моем предложении?

— У вас с памятью плохо? Я вам все уже сказала.

— Да, память уже не та, что в двадцать.

— Шалфей повышает уровень ацетилхолина, который играет ключевую роль в развитии памяти. Хотите подарю?