Тогда капитан, все же — капитан, поднял голову, и на лице его Фран, который все так же парил не видимым никем, заметил такую дикую, такую неописуемую радость, почти счастье, какое бывает, вероятно, только у помилованных на эшафоте либо у солдата, который вдруг начинает понимать, что он выстоял и победил…

— Господин мой, проснись, — сказал Калмет. Он несильно, вежливо тряс рыцаря за плечо. — Ты как-то слишком уж крепко уснул. — Верный оруженосец подождал немного, а потом с чувством добавил: — Мы приехали, сэр Фран.

— Да, да, приехали, — суетливо, как это у него водилось, заговорил и Гиена, — что теперь делать-то станем?

Рыцарь открыл глаза. И понял, что улыбается. Впрочем, ему-то было понятно, чему он улыбался. Он потер ладонью лицо, пожалел, что не может умыться, и только тогда проснулся по-настоящему, потому что вспомнил: пустыня осталась позади, умыться он как раз мог, и даже не жалея притом воду.

Паланкин стоял на какой-то невысокой гряде, она простиралась вдаль, где уже угадывалась пустыня, рыцарь, удивляясь себе, дрогнул при этой мысли. Пустыня еще пугала его, ее следовало забыть, хотя бы немного, тогда бы он мог снова относиться к ней нормально, без внутреннего страха, без опаски, рассматривая ее как жестокого противника, которого все же можно одолеть, при некотором умении…

Он вылез, размял ноги, потребовал от Калмета, чтобы он вылил ему в ладони воды, умылся все же и тогда осмотрелся.

— Есть опять придется всухомятку, господин мой, — сказал сзади Калмет, умываясь в свою очередь, заставив Гиену сливать ему воду в руки. — Сейчас я тебе полотенце принесу, у нас осталось еще одно почти чистое.

Гряда, на которой они находились, словно бы защитным валом укрывала небольшую долину, по дну которой очень неторопливо, но ясно и чисто, особенно отсюда, с расстояния в половину лиги, протекала река, хотя по северным представлениям она едва тянула на приличный ручей. Но это все же была вода, живая, дарующая возможность вырасти серовато-зеленым травам и невысоким кустикам. Прямо над рекой, впуская ее в себя одной стеной и выпуская где-то со стороны северо-востока, возвышалась низкая, приземистая, закрытая чуть не со всех сторон широкими деревянными навесами крепостишка.

Была она похожа на замки, которые где-то в южных горах, как сказывали, строили, чтобы защищаться от диких орд пегасов, которые любили устраивать набеги на вот такие крепости, чтобы воровать женщин, детей, а затем продавать их на невольничьих рынках в городках у далекого Желтого океана. Только здесь было что-то другое, про пегасов тут, вполне возможно, и не слыхали, а навес сделали по какой-то иной причине. Рыцарь подумал было, что так местные прячутся от солнца, но решил, что и это — вряд ли, от солнца тут прятались, делая перерыв, сиесту в самые жаркие дневные часы. Да и привыкли тут к солнцу, местным, наверное, и в голову не приходило, что оно у них какое-то особенно жестокое, они полагали свой климат приемлемым, не слишком горячим. Наверное…

Нет, с этой крепостью было все же что-то не так. Рыцарь еще разок вгляделся в нее и заметил вот что: она была сложена слишком уж просто, никаких контрфорсов не было, и стены казались не крепкими, возможно, они были выстроены не для долговременной обороны, а просто — чтобы что-то укрывать. На севере такую крепостишку и фортом бы не назвали, а посчитали чуть более укрепленной казармой, не более того.

К тому же над крышами донжона, занимающего почти весь крепостной двор, возвышались трубы, не настоящие, конечно, северные трубы каминов и прочих печей, а какие-то широкие, слишком высокие для такой вот крепостишки, где и гарнизон-то мог состоять едва из полусотни солдат. Но зачем здесь, в самом центре дикой и откровенно пустынной местности, держать гарнизон?

А чуть в стороне от нее широко, совсем широко даже для местных деревень, стояли дома крестьян. С огородиками, редкими деревьями, которые становились чуть гуще по другую сторону долины, превращаясь там почти в настоящий лесок. Который тоже, как обычно бывает на юге, скоро обрывался, потому что холмы с той, другой стороны долины довольно скоро переходили в горы, яркие сейчас в свете заходящего красноватого солнца и грозные, как и полагается горам.

Что-то в этом было не то, не стоило эту долину, малопродуктивную, нищенствующую по всем статьям, защищать даже такой крепостью. Может, они воду охраняют, думал рыцарь, вполне отдавая себе отчет, что без свежей идеи ни до чего сам додуматься не сумеет.

— Странное место, господин мой, — отозвался из-за плеча рыцаря Калмет. — Ни коз не видно, ни коров. А ведь они если чем-то и могут тут прокормиться, так только на выпасе.

— Может, местные отогнали своих коз куда-нибудь? — подумал вслух Фран. — Земли-то вокруг полно, и не похоже, чтобы она кому-нибудь была тут нужна.

Оруженосец постоял рядом еще немного, спросил:

— Ужинать будем, господин мой? У нас есть сыр, немного каши еще осталось, вот с мясом трудновато, зато зелени хватает. — На миг в его голосе появились нотки озабоченности. — Только костерок, чтобы приготовить что-нибудь посущественней, разводить, мне кажется, не стоит. Кто знает, как здешние жители на дым неизвестный отреагируют. Сдается мне, что непременно конных вышлют, чтобы разузнать хорошенько, кто к ним пожаловал.

— Не нужно костра, — вздохнул рыцарь. — Давай неси свою кашу с остатками мяса. Только не очень много, нужно еще на обратную дорогу оставить.

— Так мы что же, в деревню не войдем? — спросил Берит.

Он уже жевал что-то, даже ложку облизывал. И почти приплясывал вокруг горшка, в котором они держали кашу, хотя теперь, наверное, уже только остатки каши, и который он зачем-то вытащил из паланкина наружу.

Рыцарь присел на здоровенный валун, оказавшийся неподалеку, сидеть было нелегко, камень оказался едва ли не горячим, но он уже отдавал это тепло подступающему вечеру. Фран сказал, принимая миску из рук Калмета и стаканчик холодной воды:

— То, что нам нужно, происходит не в деревне, Берит, а в замке. Во-он в том, что в середине крепости торчит. И как попасть туда незамеченным, я не знаю.

— А нужно попасть? — спросил Берит, подходя к рыцарю. Он даже ложку сунул неуловимым движением в рукав своей разорванной рубахи.

— В том-то и дело, — убежденно отозвался Фран, принимаясь за еду. Но сначала как следует смочил горло и лишь тогда понял, что воду в бурдюках, наполненных в озерце, где они отмокали после пустыни, придется менять, пить ее было почти невозможно. Тем более что неподалеку была чистая, стекающая с гор речка.

А Берит вдруг задумался. Сходил с отсутствующим видом за стаканом воды для себя и пил его так, словно не очень-то и понимал, что делает. Затем вдруг стал рассказывать.

Он поведал рыцарю и все более приходящему в изумление Калемиатвелю, что у него есть дар — не проникая в строение, понимать, кто там находится, как расположены комнаты, где и что из разных предметов стоит, каким образом шкафы или сундуки следует открывать. Когда он свое слишком многословное, путаное и не очень внятное в целом объяснение закончил, рыцарь ему улыбнулся. Да так, что Гиена на пару шагов отступил.