После изгнания из Рая Адам I и Адам II встретились в первый раз. Оба принадлежали к классу трудящихся, оба плодились, и оба служили Богу, один — целеустремленно, а другой — постоянно памятуя о своем падении. Тот, кто попытается найти двойников Адамов сегодня, не сумеет определить их как разных людей. В нас во всех есть что-то от обоих Адамов. Большинство мужчин и женщин общительны, активны, практичны, убеждены, что они самые совершенные из созданий Бога и что их успех — это знак милости Бога. Нравственные проблемы не мешают им спокойно спать по ночам, их интересует вовсе не дерево познания, а дешевое ноу-хау. Они находят оправдание своему существованию в том, что были созданы по образу Бога и выполняют указания Бытия 1. Это Адам, царь зверей и всех ползучих тварей (включая всех, кого он считает ползучими тварями). Даже если они не совсем биологические потомки Адама I, то, конечно, связаны родством с автором этой главы.

Однако и Адам II тоже тут как тут, прячется где-то внутри. Он знает, что никакой технический прогресс, никакие военные триумфы, никакие материальные успехи не вернут ему потерянный Рай и прикосновение Бога. Он ощущает себя одиноким и хочет вновь служить Богу. И кроме того, он зол, что Бог подверг его соблазну, устоять перед которым не хватит никаких человеческих сил.

Эта двойственность достаточно точно отражает лицо израильского общества наших дней. Власть, господство и алчность уживаются бок о бок с грызущими сомнениями. Мы общество «избранного народа», поддерживаемого в самых наших мерзостных деяниях Богом Бытия 1, и мы вопим «с нами Бог!», подобно многим и многим другим обществам, которые на протяжении всей истории человечества пребывали в убеждении, что они — орудие Божественного Провидения. И одновременно, возможно далеко не так явно, мы понимаем благодаря большому опыту, что, во-первых, мы так же несовершенны, как и первый человек, и, во-вторых, что история не пятится назад: будущее не припасло для нас ничего хоть отдаленно напоминающего Рай. И мы не можем забыть, что врата сада, посаженного Богом очень давно, оберегает «пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».

Есть еще один человек, чрез которого можно вопросить Господа; но я не люблю его, ибо он не пророчествует о мне доброго, а только худое; это Михей, сын Немилая.

Третья книга Царств, 22, 8

«Прожили три года, и не было войны между Сириею и Израилем». Так начинается двадцать вторая глава Третьей книги Царств. И вот в одно солнечное утро Ахав открывает глаза и вспоминает, что в течение трех долгих лет он не затеял ни единой приличной войны против правителей Сирии. Этот царь Израиля, тип поистине сильный и энергичный, спешит к своим министрам и к своему другу Иосафату, царю Иудейскому, с вопросом: «Знаете ли, что Рамоф Галаадский наш? А мы так долго молчим, и не берем его из руки царя Сирийского». Все присутствующие подтверждают этот самоочевидный факт, и они оглянуться не успели, как уже арсеналы в Мегиддоне и Самарии отперты, колесницы запряжены, доспехи начищены, израильская армия приведена в состояние боевой готовности.

И тут царь Иосафат, чьим вооруженным силам тоже предстояло принять участие в этой войне, встает и просит, чтобы была соблюдена надлежащая процедура для начала войны. «Спроси сегодня, что скажет Господь», — напоминает он Ахаву. И Ахав второпях собирает человек четыреста, записанных пророками в придворной торговой палате. «Идти ли мне войною на Рамоф Галаадский, — спрашивает он, — или нет?»

А «они сказали: иди, Господь предаст его в руки царя». Не раздалось ни единого несогласного голоса; ни единый из четырехсот пророков не осмеливается возразить; ни единый не решает высказать какие-нибудь возражения против. Если царю приспичило сражаться, они знают, какой ответ он хочет услышать.

Но царь Иудейский все еще тревожится. Консенсус, проявленный Ассоциацией профессиональных пророков царя Ахава, несколько его смущает. Он не слишком высокого мнения о них. Тем не менее он продолжает соблюдать правила вежливости. «Нет ли здесь еще пророка Господня, чтобы нам вопросить чрез него Господа?» После некоторого неловкого молчания следует недвусмысленный ответ Ахава: «Есть еще один человек, чрез которого можно вопросить Господа; но я не люблю его, ибо он не пророчествует о мне доброго, а только худое». Так вот, этот пророк худого и есть герой нашей истории.

Откровенный ответ Ахава продиктован правилами, которыми он пользовался для принятия решений во дворце. Подобно многим другим правителям, он не терпел критики или даже просто другого мнения. А потому он заранее отвергал совет того, кто мог бы не одобрить его позиции. Зато он окружил себя сотнями пророков, советников, придворных и министров, чьим главным достоинством было автоматическое одобрение всего, чего бы он ни сказал, — ордой поддакивателей. Симбиоз между поддакивателями и их хозяином мог бы стать интересным полем исследований для биологов. Эти блюдолизы питаются крохами со стола своего хозяина. Они упиваются его властью и влиянием, своей приближенностью к трону. Он в свою очередь наслаждается их угодливостью, их безграничным одобрением любого его действия и их безудержным преклонением перед ним. Поддакиватели достигают того, к чему стремятся, благодаря особому дару к подхалимажу: характерная черта, позволяющая легко их опознавать — и не только в Библии.

Недаром Иосафат настоял на том, чтобы они выслушали и еще одного пророка — в подобном абсолютном консенсусе есть что-то порождающее тревогу. А простодушное признание Ахава в его антипатии к Михею могло только ее усилить.

Пропустить мимо ушей просьбу своего союзника Ахав не мог. Так что он послал за Михеем евнуха. А тем временем четыреста членов хора ошивались вокруг, внося свою лепту в национальное единство. Видимо, их четко настороженные органы восприятия уловили, что не все в полном ажуре. Что их единодушное мнение оказалось под вопросом. И потому в ответ они удвоили усилия в поддержку своего царя. Один извлек из своего гримерного набора подходящий аксессуар, чтобы придать особую силу своим словам. «И сделал себе Седекия, сын Хенааны, железные рога, и сказал: так говорит Господь: сими избодешь Сириян до истребления их».

История наша начинает смахивать на политическую сатиру. Оказывается, евнуху, посланному за Михеем, было поручено проинструктировать его по дороге. «Вот, — говорит посланный пророку, славному своей непоколебимостью, — речи пророков единогласно предвещают царю доброе; пусть бы и твое слово было согласно со словом каждого из них; изреки и ты доброе». Но Михей отвечает: «Я изреку то, чтб скажет мне Господь».

В глубине души Михей, без сомнения, предпочел бы оказаться где-нибудь еще. Он прекрасно знал, что Ахав терпеть его не может. Знал он и повадки придворных пророков. Вполне возможно, что он подозревал ловушку. А кроме того, он был удивлен, что царь вообще его позвал. Но, войдя в ворота Самарии, он ведет игру согласно правилам, проверенным временем.

«Иди, будет успех, Господь предаст его в руку царя», — говорит он. Никто не сомневается, что на самом деле он так не думает. Может быть, его испугало, что он совсем один в окружении врагов. В Библии есть немало примеров, как пророков после неприятных предсказаний бросали в темницы или даже предавали смерти. Урия, сын Шемаи, родственника пророка Иеремии, был ликвидирован в Египте киллерами, которых подослал царь Иоаким. Самого Иеремию посадили в одиночку. Ближе к времени Михея имеется дело пророка Илии. Ему пришлось бежать в пустыню, когда его заказала Иезавель, жена Ахава.