Он в первый же день на приманку клюнул. Всего-то и понадобилось, что пару раз декольте под нос сунуть, улыбнуться и по руке пальцами провести. Видать, жена его совсем на голодном пайке держала. Так что мне особо напрягаться и не пришлось: сам позвонил, встретиться предложил, в ресторан сводил, а уж после, в машине, я его окончательно на крючок посадила. Мне Зинка — подруга, в одном дворе выросли, только она старше на три года — давно говорила:

— Путь к сердцу мужчины лежит ни фига не через желудок. Учись делать минет, Клепка, и эти козлы все твои будут.

И вот не то чтобы пришлось долго учиться, но совет оказался гениальный, в очередной раз убедилась.

Через три недели он уже за мной хвостом ходил, как только дура его ничего не замечала, ума не приложу. Еще бы чуть-чуть — и он бы дома перестал ночевать. Но тут она его в Италию поволокла — у них, видите ли, сто двадцать пятая годовщина свадьбы. И Ванька, главное, поперся. Тоже мне! Чего тут праздновать-то?

Пока они там торчали, мы с ним как бешеные эсэмэсились, раз по сто на день, и звонил он мне часто. Причем опять же тютя его умудрилась все прозевать, ничего не прочухала. Он и подарки мне прямо у нее под носом покупал, ювелирку — так себе, правда, даже не в смысле цены, а по виду, — парфюм тоже, а она хоть бы что. Нет, я просто не понимаю таких баб! Держаться же за мужика надо, уведут ведь и прощения не попросят! Короче, не знаю, куда там наша цаца в Италии смотрела, но когда они вернулись и она подслушала наш с Ванюшей разговор, у нее, представьте себе, случился инфаркт. Ну, не по-настоящему, конечно, но трагедия разыгралась отменная. Ванька впал в транс. Встретился со мной в тот день и объявляет:

— Надо все прекращать. Мы слишком далеко зашли, заигрались, а теперь жена узнала, я не могу причинять боль… — И т. д. и т. п.

Драма на болоте.

Я в рев. С одной стороны, без дураков: привыкла уже к нему, нравиться он мне стал. А с другой стороны, для дела: слезами от мужиков многого добиться можно. Но тут как-то не прокатило.

— Прости, — говорит, — мне с тобой очень хорошо, не знаю, как без тебя жить буду, но жена мне дороже и важнее всего.

До того я обозлилась, словами не передать! Рыдаю взахлеб, а сама кричу:

— Пожалеешь еще! Пожалеешь!

Не знаю, что я тогда имела в виду, только ярость во мне бушевала неописуемая. Потом, когда чуть успокоилась, думаю: ну и что я ему сделаю? На работу жалобу настрочу? А внутри все клокочет: как же так, все на мази было, а теперь назад, к истокам?

Нет уж, думаю, еще чего.

На следующий день написала Ваньке послание эротическое: мол, стоит перед глазами, не падает, — и укатила к себе в Иваново. Пускай без меня помучается. А заодно и мысль мелькнула: не поможет ли мне бабка покойная? Она же ведьма была, самая натуральная. Учила меня кое-чему с детства, записи в тетрадках оставила. Решила я в ее бумажках покопаться, вдруг что подходящее против Ванькиной идиотки отыщется. Не так чтобы я в это верила, я человек сугубо материалистический, но бабуле в жизни многие странные вещи удавались. Кстати, это она меня Клеопатрой назвала, заставила родителей, они против ее воли пикнуть не смели, тоже тюти изрядные. Сказала: «Царское имя — царская судьба», и хоть трава не расти.

В результате оказалось, не зря меня домой потянуло. Нашла я в записях то, что нужно. А через два дня, в воскресенье, как раз было полнолуние. И вот ближе к ночи, «в час, которым правит ангел Анаэль», почапала я в лес, благо он у нас от дома недалеко. С собой взяла воду в бутылке, свечку и несколько Ванькиных волос. Их я давно припрятала, еще в самом начале, — тоже бабкина наука, она всегда говорила: заведешь мужика, отстриги у него хоть несколько волосков или с одежды собери, пригодятся.

В лесу я вышла на глухую полянку, которую мало кто, кроме местных, знает, набрала сухих веток, палок, развела костер. Разделась, хоть и холодно было, но решила, что для усиления эффекта можно и пострадать. Опять же, костер, не умру. Развела руки, поздоровалась со стихиями, с костром, огнем, рассказала, кто я такая, чего прошу. Помогите, дескать, мне все природные духи. Бросила в костер сухую веточку:

— Прими мой дар!

Растопила слегка свечку над костром и начала лепить куколку, сосредоточившись, как полагалось по записям, ни на что не обращая внимания.

— Кастанами, кастанами, такаса фами…

Прилепила на голову куколке Ванькины волосы, взяла воду, прочитала над ней три раза «Отче наш», подула.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа нарекаю тебя… — Тоже три раза, и трижды окропила куклу.

Затем выкопала у костра ямку, положила туда куколку, кинула на нее три горсти земли, одновременно читая заговор: все, что мне нужно от Ивана.

— Да будет так! — С силой три раза.

Уф. Можно одеваться. Поворачиваюсь за шмотками и замечаю за кустами какое-то движение. Вот черт! Что, если меня видели? Вдруг это отразится на результате и все получится не так, как я хочу? Но что ж теперь, поздно, обратно не переделаешь.

Я оделась, прошла там, где шевелились ветки. Вроде бы никого. Ладно, авось обойдется.

Возле самого дома меня окликнул знакомый, одноклассник бывший:

— Клепка, привет! Давно приехала?

Но я низко опустила голову и молча прошмыгнула мимо, зная, что пока не приду домой и не вымоюсь, мне нельзя ни с кем разговаривать.

* * *

А когда вернулась в Москву и увидела, что с Ваней черт-те чего творится, испугалась. Нет, вначале все шло как надо. Вроде бы. Позвонила я ему, мы опять встречаться начали, про жену он помалкивал, в командировку меня с собой взял, расставаться не хотел, приклеился прямо. Все по-моему делал, как я и заказывала. Единственно, злиться на меня стал, не постоянно, иногда, но очень сильно. С какой силой любил, с той же и ненавидел. До меня не сразу дошло, что это может быть из-за приворота, — откуда мне знать, как он действует? Вдруг человек чувствует, что не по своей воле к другому тянется, и его это бесит? Тогда плохо, хотелось, чтоб Ваня меня как в самом начале любил, привыкла я уже по-доброму. Только горевать было поздно: что вышло, то вышло. И вообще, он же в меня сам влюбился, не по привороту, значит, все устаканится.

Но потом еще хуже стало. Заколбасило его, жуть! Несчастья посыпались, в самолете чуть не погиб, на здоровье стал жаловаться. И голова-то у него болит, и сердце, и желудок, и соображать перестал, и мерещится всякая гадость. А дома совсем плохо бывает, во всех смыслах, даже не перескажешь, до какой степени. Может, говорит, я с ума схожу?

Ну, про дом-то я просила, только не так ведь… Господи, думаю, что же я натворила? Полезла в заветные тетрадки, но ничего умного не нашла. То ли приворот вообще отменить нельзя, то ли бабке моей это ни к чему было, не знаю. И вот как в сказке: страшно, а делать нечего. Хотелось взять и убежать куда-нибудь, но это что же, все бросить? Да и Ваню жалко.