Рассматривая роль медитации в художественном восприятии, нам стоит попытаться понять, каким образом практика медитации изменяет твой способ взаимодействия с миром: как она меняет твою зрительную и слуховую системы, а также речь. То, как ты смотришь на кого-то, зависит от твоей уверенности и от силы твоего желания смотреть на этого человека. Когда ты проецируешь свой голос, ясно, что ты хочешь себя показать. Поэтому я хотел бы, чтобы было совершенно ясно, что мы говорим не только об одной лишь эстетике. Многие художники пытаются представить что-то красивое и милое, цветочное, вежливое. Но мы не стараемся быть излишне вежливыми или эстетичными – или, если уж на то пошло, чрезмерно грубыми. Идея в том, что наше поведение и работа с чувственными восприятиями исходит из простого прямолинейного буддизма. Можете называть это природой будды.

Начнём с того, что важно иметь перед собой чистый лист бумаги. Это значит, что ты готов открыться, готов отпустить. Буддийский подход к искусству состоит не столько в изучении тонкостей пяти семейств будд, сколько в наличии чувства открытости и перспективы. Художественный талант и концепция зрительного пространства тебе уже доступны. Их не надо взращивать и не надо ничего сочинять безо всякого контекста. Это происходит естественно и очень просто. Согласно подходу тантрического буддизма, мы не взаимодействуем с искусством с чисто эстетической точки зрения, а подходим к художественному таланту и восприятию просто, как к естественным явлениям.

Весь вопрос в том, чтобы уделять окружающему нас пространству больше внимания. Тем самым мы развиваем чувство уверенности – уверенности в том, что пространство существует прямо перед нами и что оно ничего не требует. Это свободный мир, по-настоящему свободный мир. Конечно же, в жизни постоянно возникают вопросы и колебания. Они похожи на чистый лист бумаги, на холст. Отталкиваясь от этих сомнений, мы совершаем своё движение. Может быть, мы из них начнём делать рисунок или картину. Мы постоянно создаём и воссоздаём; каждый миг мы движемся от ранее созданной картины к созданию новой. И это связано с уверенностью. Надо быть крайне чувствительным и пробуждённым. Это самое точное слово, которое мне приходит на ум: пробуждённый. А также нужна некоторая нарочитость, намеренность. Но нарочитость здесь не означает попытки внедрить в процесс собственное эго; она основывается исключительно на опыте и вдохновении.

Вообще говоря, людям присуще стремление к творчеству, артистичности, но это очевидная ловушка. С «артистичностью» мы проявляем склонность к организации и выстраиванию вокруг неё догмы, и начинаем защищать свою территорию. Как только мы начинаем это делать, у нас начинаются всевозможные проблемы: проблемы коммуникации с самим собой и проблемы в общении с другими.

Некоторые художники ценят эксцентричность: «Да к нему не подступишься, это же просто сумасшедший художник. Всё, конец». Попробуй кто приблизиться к такому художнику – так он с ним и разговаривать не станет. У него лишь несколько тщательно отобранных друзей. Он не будет разговаривать ни с кем, кто не ведётся именно на его заморочки, именно на его эго. Это хорошо известный подход, и поскольку он равнозначен такому явлению, как духовный материализм, мы можем назвать это художественным материализмом.

Пыл и рвение для художника могут стать проблемой. Когда ты стремишься что-то сделать, ты совершенно не воспринимаешь находящийся перед тобой чистый холст или лист бумаги. Картина уже нарисована и напечатана. И потому тебе нечего писать, никаких границ преодолевать не надо, нечего творить. Твоё видение совершенно однобокое – а значит, его по сути не существует. Можно что-то придумать от необходимости, или от ожиданий – твоих собственных или твоих друзей. Но в результате получится дрянь. Думаю, дерьмо собачье – самое подходящее здесь определение.

Некоторых людей может вдохновлять жестокость в искусстве, например, картины себя самого, взрывающего собственную голову или мозги. Но единственные, кого это заинтересует, будут люди с агрессивным мировоззрением. И хотя такие жестокие работы могут быть представлены в великолепной дзэнской, умиротворённой манере, они совершенно черны. Ты творишь чёрную магию, которая приносит больше вреда, чем пользы. Поэтому необходимо быть очень осторожным. Создание произведения искусства – не безобидное дело. Это всегда мощное средство. Искусство – чрезвычайно мощная и важная вещь. Оно бросает вызов людским жизням. Так что у вас есть две альтернативы: либо вы создаёте чёрную магию, чтобы привлечь к себе людское внимание, либо создаёте и привносите в мир некое глубинное здравомыслие. Таковы две возможности, поэтому будьте очень, очень осторожны.

Практика осознанности – это не только лишь сидячая медитация или медитация в действии. Это уникальная практика тренировки в поведении вдохновлённого человека. Именно это значит быть художником.

В практике осознанности, на санскрите «випашьяна», необходимо общее чувство признательности, или искусности. Практика осознанности в высокой степени психологична: она привносит в нашу жизнь много нового материала, а также подразумевает использование уже имеющегося. Можно сказать, что понимание ума приносит понимание

повседневной жизни. И потому оказывается, что по сути нас окружают всевозможные способы переживания и выражения нашего художественного таланта.

Между подходом внимательности (на санскрите шаматха) к искусству и подходом осознанности (випашьяна) есть разница. В случае с внимательностью присутствует некий оттенок обязательства и ограничения; от нас требуется развить острую, точную внимательность. Хотя напряжение от такой внимательности может быть очень лёгким – мы лишь слегка затрагиваем процесс дыхания, и есть свобода, – тем не менее это всё равно требование, выдвигаемое к самому себе. В случае практики осознанности есть всего лишь признание. Ничто на нас не давит и от нас ничего не требуется. Наоборот, благодаря практике осознанности мы можем просто сонастроиться с миром явлений – как внешне, так и внутренне.

Понятие художник очень важно – и в данный момент, похоже, необходимо. Говоря об искусстве, мы можем просто подразумевать кого-то, кто обдуманно выражает красоту и восторг или нелепость и грубость нашего мира в форме поэзии, живописи или музыки. Такое искусство можно назвать преднамеренным. Оно предназначено не столько для тебя самого, сколько для выставления на обозрение, каким бы честным и искренним художник ни был. Такой художник может сказать, что он сочинил стихотворение просто потому, что таковы были его чувства. Но если причина в этом, зачем тогда его записывать на листе бумаги и ставить дату? Если это исключительно для себя, его не надо записывать. Когда бы ни присутствовала потребность записи твоего творения, есть и тенденция думать: «Если я запишу эту блестящую идею, моё творение, тогда – возможно, вполне случайно – кто-нибудь её увидит и ему понравится!» Этот нюанс всё равно присутствует, каким бы честным и искренним ни был художник.