Алекс не хотел уязвить Ричарда, просто замечание дяди застало его врасплох. Он всегда восхищался им, полагая жалобы матери несправедливыми. Пожалуй, восхищение – не совсем верное слово, его ощущения имели отношение скорее к кровным узам. Алекс ничего не находил в себе от матери и отца. Мать часто расстраивалась и не умела о себе позаботиться, отец жалел себя, убирался в доме, ходил за покупками и собирал Бенджи в школу, будто так и надо. Когда друзья навещали Алекса, он приходил в замешательство от пораженческого настроя, витавшего вокруг отца, и очарование гор и озер отгораживало его от обоих родителей. А вот то, как держит себя Ричард, его работоспособность и самообладание…

– Зачем ты вчера вечером это сделала? – спросила Анжела.

– Что сделала?

– Ты знаешь, о чем я говорю. Прочла благодарственную молитву. Из-за этого всем стало неловко.

– Я полагаю, мы все должны испытывать больше благодарности за то, что имеем.

– А я полагаю, что мы должны считаться с чувствами других людей.

– Так же, как ты считаешься с моими?

– Прекрати отвечать вопросом на вопрос.

– То есть я должна молчать и делать то, что ты скажешь?

– Ты пускала пыль в глаза и относилась к другим свысока. Мне все равно, во что ты веришь в глубине души…

– Чушь. Тебе не нравится то, во что я верю.

– Мне все равно, во что ты веришь в глубине души, но не нужно принуждать к этому остальных.

– Тебе просто завидно, что я счастлива.

– Я не завидую, Дейзи. И ты не счастлива.

– Вряд ли ты знаешь, что на самом деле я чувствую.

– Мы купим несколько букинистических книг, – сказал Ричард. – Потом пообедаем, а на обратном пути сделаем остановку и прогуляемся.

– Потрясающее развлечение, – заметила Мелисса.

– Значит, тебе повезло, – с непроницаемым лицом ответил Ричард. – В машине есть место только для семерых.

– Отлично.

– Тебе не будет скучно одной? – поинтересовалась Луиза.

Мелисса склонила голову набок и закатила глаза.

– Мы поднимемся на Лорд-Херефорд-Ноб? – уточнил Бенджи.

– Ничего, постепенно это название перестанет казаться ему забавным.

– Я бы тоже остался, если никто не против, – подал голос Доминик.

Анжела мельком подумала, будто он сговорился с Мелиссой, и чуть было не произнесла это вслух, однако вовремя сообразила, насколько бестактно и странно это прозвучало бы.

Мелисса поднималась по лестнице, когда из ванной появился Алекс с голубым полотенцем вокруг талии. Расслабленный после тренировки, своей плавной, крадущейся походкой он напомнил ей тигра. Светлая полоска волос на пояснице привлекла ее взгляд, и Мелиссе вдруг захотелось коснуться Алекса. Это желание испугало ее своей внезапностью и силой. Ей нравился флирт и витающее в воздухе напряжение, но сам акт она находила едва ли не отталкивающим. Андре так закатывал глаза, будто у него судороги, а валяющийся потом на ковре грязный презерватив напоминал кусок кишки.

Алекс обернулся и посмотрел на нее.

– Привет, морячок[4], – усмехнулась Мелисса.

И отвернулась.

Доминик сел на скамью рядом с Анжелой. На лужайке кто-то рассыпал хлебные крошки, пара скворцов и еще какая-то птица клевали их.

– Думаю, это пойдет нам на пользу. Пребывание здесь, я хочу сказать.

– Здесь мило.

– Я не это имел в виду.

– Я знаю.

Вспомнилось время, когда они общались по-настоящему, сидя у реки или лежа в крохотной спальне с выцветшими обоями и постером Билли Холидей, обнаженные после занятий любовью. Тогда они жаждали узнать как можно больше друг о друге, о жизни, частью которой становились. А что теперь? Их и друзьями-то не назовешь – так, два человека, которые воспитывают общих детей.

Доминику хотелось рассказать Анжеле об Эми, облегчить душу, потому что он боялся. Он стал замечать ветхие шторы, запах сигарет в доме Эми, требовательность в ее голосе. Поначалу он решил, что их отношения – всего лишь отдушина для них обоих, однако для Эми эта зашторенная днем комната была жизнью. Тайная дверь оказалась на самом деле входом в еще более темный и грязный мир, из которого он сможет уйти, лишь дорого заплатив. Разве так уж плохо – искать увлечение на стороне? Они с Анжелой оба неверны, каждый по-своему. Любить и заботиться в печали и в радости… Когда в последний раз они заботились друг о друге? Ничего он ей не скажет. Подождет, пока неловкость уляжется, а ложь станет привычной.

– Бедный Бенджи. – Анжела опустила взгляд на чашку. – Он говорил о нашей смерти. Ну, о том, кто получит потом все вещи.

– Ему здесь вроде бы нравится. – Ведут себя, как настоящая семья. Возможно, большинство людей тоже так делают. – Насколько сильно вы с братом привязаны друг к другу?

– Он помнит все. – Анжела выплеснула остатки кофе в траву, спугнув птиц. – Это пугает. Мне начинает казаться, что я схожу с ума, как мама.

– Как зовут премьер-министра?

– Я серьезно. Может, Ричард все выдумал.

– Разве мы не придумываем свои детские воспоминания?

Мать Доминика имела любовника – невысокого, подтянутого дантиста, у которого был небольшой автомобиль с мягким откидным верхом. Или это всего лишь сплетня?

Некоторое время они молча сидели, любуясь пейзажем. Что ж, они хотя бы могут молча сидеть рядом.

– С трудом верится, что мы с Ричардом родственники.

Птицы вернулись к крошкам.

– Может, ты приемная дочь. Это решило бы пару-тройку проблем.

Очередная его несмешная шутка.

– Вагон подан! – крикнул Ричард.

* * *

Сельскую местность любят использовать в рекламе антиперспирантов либо масла – да всего подряд. Сельский пейзаж умиротворяет, там все делается медленней и качественней, там коровы, стога сена и честный труд.

Там, где-то рядом с буковой рощей, открывается потрясающий вид на долину, на дом, где будет написана книга, укрепится брак, дети будут строить шалаши, а дождь только порадует. Какое странное желание – очутиться где-нибудь в другом месте и ничего не делать. Некогда оно было доступно лишь королям, но с тех пор его сладкий яд распространялся все шире и шире. Отдых в пустынном оленьем заповеднике, резвящиеся в декоративном пруду чудовища, тяжкий груз времени, настойка опия и вышивание крестиком. То, что знает любой ребенок и забывает любой взрослый – когда наблюдаешь за часами, их стрелки будто замедляются: предпрошедшее время становится косинусом, а тот превращается в кормление пяти тысяч человек. Школьные каникулы, о которых в памяти остается только починка велосипеда и Гэри Холлер, убивающий лягушку… однообразные часы перед тем, как навсегда исчезнуть.