– Моя очередь! Ну пожалуйста! Ой, ой, смотрите. Папа с мамой танцуют!

Сердце Люка едва не разорвалось от радости при виде того, как отец с озорной искоркой в глазах обводит свою жену вокруг стола и начинает кружиться с ней в медленном вальсе, щека к щеке, точно юные влюбленные. Они сейчас находились в своем собственном маленьком мирке. Ида, улыбаясь сквозь слезы, смотрела на них от двери.

Гитель вертелась вокруг родителей, пытаясь вклиниться и танцевать с ними.

– Погодите, заведу эту песню еще разок, – сказал Люк. Ему не хотелось, чтобы магия закончилась.

– Эй, Ида, – окликнул Вольф самую старшую из собравшихся. – Не возражаешь против хромого партнера?

Под ободряющие крики и аплодисменты внуков Ида сняла передник, и вскоре танцевали уже все. Музыка разбила злые чары. Пусть всего лишь на один вечер, но семья вновь смеялась и любила.

Поменялись партнерами. Люк наклонился пониже, чтобы потанцевать с матерью.

– И когда ты успел вырасти таким высоким, сынок? – со слезами спросила она.

Ему не хотелось отвечать, что это не он вырос, а она усохла.

– За время войны, мама. Господь даровал мне длинные руки, чтобы обнять вас всех… чтобы уберечь вас.

Она была такой хрупкой – вот-вот сломается.

– Мы должны защитить Гитель, – прошептала Голда.

– Не тревожься.

По щеке у нее покатилась слеза.

– Папа с Вольфом тебе рассказали…

Люк покачал головой.

– Мама, не надо! Ничего не изменилось. У меня нет другого дома, кроме нашего.

Отдавшись потоку музыки, он молча танцевал с матерью.

Когда игла зацарапала по пустому винилу, Якоб обратился к семье:

– Давайте же преломим хлеб и вознесем хвалы за то, что мы вместе.

Под присмотром Иды Люк принес чугунок на стол, радуясь, что настроение в комнате стало гораздо лучше. Якоб разложил рагу по тарелкам, и разговор очень скоро перекинулся с Парижа на предстоящий сбор урожая.

– Начнем в четверг, – предложил Люк. – Уродилось все на славу.

– За четверг! – Отец, сияя, поднял бокал. – И за тебя, сынок, за нашего хранителя лаванды.

– Jeudi! За четверг! – хором отозвались все. Новый сезон, новый урожай… но в первую очередь все пили за надежду.

Одна Голда не улыбалась. Она перебирала и перебирала взглядом родных, будто никак не могла поверить, что все здесь, все вместе.

Гитель взяла ее за руку.

– Мама, хватит волноваться! Мы снова в Провансе, да и вообще, моя подружка Мириам говорила, немцы хотят забрать только тех евреев, которые приехали из-за границы. Так что нам уж ничего не грозит.

Попытка утешить мать, полная наивной веры девятилетнего ребенка в собственную неуязвимость, словно проколола мыльный пузырь надежды, что только-только начала зарождаться в сердцах собравшихся.

– Я передумал, – внезапно заявил Люк. Он твердо вознамерился уберечь семью от тревог, а найдется ли место безопаснее, чем их лавандовые поля? – Начнем в понедельник. Участвовать будут все. Мама, Саба, готовьтесь стряпать на всю честную компанию. В этом году дополнительных помощников у нас не будет, придется самим.

Праздничное возбуждение первого дня сбора урожая обычно распространяется по всей деревне. Лавандовым полям почти не нужен уход – лаванда растет сама по себе, не требуя полива, так что настоящая работа начинается в пору жатвы. Жаркие споры всегда разгорались по поводу того, пора уже начинать или нет. Местные пчеловоды всегда уговаривали немного повременить, а парфюмеры даже в военное время хотели поскорее получить масло.

Лоран Мартин, друг детства Люка, происходил из семьи потомственных пчеловодов. Его семья и семья Боне были неразрывно связаны друг с другом. Без пчел лаванда не будет опыляться, а без лаванды семья Мартина не смогла бы зарабатывать на жизнь.

По теории Лорана, счастливые пчелы увеличивают доход Люка на десять процентов. Люк только закатывал глаза, однако обычно откладывал начало сбора урожая на несколько дней, чтобы сделать приятное Лорану. Только не в этом году.

Лоран отыскал Люка на лавандовых полях рано утром, когда даже птицы еще не завели утреннюю перекличку.

– Это правда? Вы начинаете сегодня?

– Не стал бы я шутить в таком важном деле.

– Мои пчелы не готовы.

Люк засмеялся.

– Они никогда не готовы.

Люк с Мартином во всем были полной противоположностью друг другу. Люк – высокий, с пышными, но аккуратно подстриженными волосами и широкой белозубой улыбкой. И Мартин – едва ему по плечо, с решительным подбородком, копной черных лоснящихся кудрей и усиками, которые он отращивал для «большей галантности». На фоне Люка Лоран выглядел почти мальчишкой, и, хотя ему было хорошо за двадцать, он еще только мечтал о популярности у женщин.

Прямо-таки обидно, считал Люк – ведь романтично-мечтательный Лоран мог часами читать наизусть стихи, тут бы любое девичье сердце растаяло. Но Лоран, страстный от природы, все же уступал другу в решительности и силе характера.

– На одиннадцать дней раньше, чем в прошлом году, – простонал Лоран.

– Знаю, и все же начинаем сегодня, – отозвался Люк.

Лоран сорвал стебелек лаванды.

– Даже мне видно, что она еще не в полном цвету.

– Времена нынче сложные.

– Сложнее, чем в прошлом году? Что изменилось? Мы все еще воюем. Франция все еще оккупирована. Люди все еще гибнут.

– Тем больше причин поскорее получить масло.

– Чтобы уберечь немцев от заразы?

Люк вздохнул и помрачнел.

– Лоран, дело в моей семье. Увидишь моих сестер, сам поймешь. Сбор урожая поможет им держаться вдали от властей, а тут, в благоуханных полях, у любого станет легче на душе. – Лицо его смягчилось. – Я помогу тебе передвинуть ульи на другие поля.

Лоран тихонько застонал.

– Уступи, прошу тебя!

Люку хотелось рассказать другу о том, что узнал о своем происхождении. Но сейчас было не время.

– Ну ладно, ладно, – махнул рукой Лоран. – На одном условии.

– Называй, – заверил Люк, прищурившись и обводя взглядом поля в поисках самого удобного места, чтобы греть воду для «Лебеденка».

– Ты собираешься делать предложение Катрине?

Люк засмеялся.

– Нет. А это условие?

Лоран нахмурился.

– Условие – чтобы ты перестал с ней встречаться. – И пояснил в ответ на удивленный взгляд Люка: – Пока ты не уберешься с картины в целом, она мое предложение и слушать не станет.