Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Считай, уже убрался. – Люк вскинул руки, показывая, что сдается.
– Обещаешь? Ты перестанешь… ну знаешь… с ней?
Люк ощутил легкий укол изумления – и вины. Он и понятия не имел, что Лоран сохнет по Катрине.
– Что ж ты раньше-то не сказал?
– А ты бы прекратил?
– Ну конечно. Разве у меня совсем сердца нет?
– Катрина, наверное, как раз и считает, что нет. Собственно, я бы мог назвать изрядное количество девушек, которые с ней согласятся.
– Я всегда честен с ними. Я им не лгу.
– Пусть так. Но тебе не кажется, что женщины иной раз хотят, чтобы им солгали?
– Нет, Катрина злится на меня потому, что не добилась того, чего хотела.
– Это потому, что она на тебя глаз положила. Если ты не будешь обращать на нее внимания, может, она и меня заметит.
Люк приобнял товарища.
– Послушай… мне очень жаль. Даю слово – я больше к ней и пальцем не притронусь, разве что поцелую в щечку, когда буду поздравлять на вашей свадьбе.
Лоран просветлел.
– Загляну к ней сегодня вечером. Я… мне кажется, я ее люблю…
Люк улыбнулся.
– Я не люблю ее так, как ты. Говоря начистоту, я ее вовсе не люблю.
– Но почему?
– Дело не в Катрине. – Люк провел рукой по волосам. – Наверное, я вообще на это не способен.
– На что? Любить?
– Ну нет, семью же свою я люблю. Даже тебя люблю! Но любить женщину, вот как ты… – Он покачал головой. – Сам факт, что ты ее так долго ждал… Нет, сам факт, что ты ее так долго ждал и все еще любишь. Это так… самоотверженно. По-моему, если бы я кого полюбил, то не вынес бы, если бы она смотрела на другого мужчину.
– Тогда давай надеяться, что тебе не придется испытывать свою любовь таким образом.
– Мне очень жаль, – серьезно произнес Люк.
– Может, ты и бесчувственный самонадеянный гад, – промолвил Лоран без тени гнева, – но ты – единственный, кому я доверяю целиком и полностью.
– В наши дни доверие – большая редкость.
– А Фугассу ты доверяешь? – внезапно спросил Лоран.
Столь резкая смена темы застала Люка врасплох.
– Булочнику? А почему бы нет?
– Не знаю. Недавно я заметил, что он за мной наблюдает, и очень пристально.
– Он за тобой наблюдает? Но как?
– Украдкой.
– Ты не должен ему денег? Или твоя семья?
– Ничего подобного! – возмущенно заявил Лоран.
– Может, он считает, что ты должен записаться в добровольцы?
Лоран фыркнул.
– Казалось бы, кому, как не ему, понимать, что нам нужны пчелы.
– А ты ничего такого у него за спиной не говорил?
– Да я его почти и не знаю!
– Тогда, наверное, он тоже мечтает о Катрине, – театрально возвестил Люк.
– Балда! Все знают, что Фугасс до сих пор каждый вечер ходит на могилу жены.
Люк опустил взгляд.
– Да. Вот о такой любви я и говорю. Просто не представляю, чтобы я кого-нибудь так любил. Только посмотри, что любовь сделала с Фугассом. Вся его жизнь вращается вокруг кладбища и ухода за могилой. Никогда не становись таким, Лоран. Обещай мне.
– Люк, не надо бояться любви. Это все, что есть у нас в жизни, особенно теперь. Если у тебя есть любовь, у тебя есть все.
– А откуда ты знаешь, все или не все?
– Я знаю свое сердце… и оно переполнено.
Люк поморщился.
– А тебе не кажется, что время для любви сейчас – хуже не придумаешь? Вот гляжу я на Марселя, как он сохнет по Ракель, и так и слышу все эти разговоры о призыве. Его заберут, к гадалке не ходи. Третий сын. Без шансов.
Лоран мгновенно приуныл.
– Ох, подозреваю, мне тоже не отвертеться. И отец у меня не так стар, как твой. Они и его сочтут годным. Тебе-то, Боне, хорошо. Никто не захочет обрушить французский парфюмерный рынок.
– Мы не вырастим лаванды без твоих пчел, Лоран. Знаешь, если за тобой придут, – убегай. Давай дадим друг другу слово, что не станем сражаться за Гитлера.
Лоран испустил тяжкий вздох.
– Тогда меня просто пристрелят. Милиция бродит по округе, только и выискивая повод поразмять мускулы. Видал, как жандарм Лондри размахивает новым пистолетом?
– Мерзавец Лондри. Что-то часто я слышу его имя.
– Не стой у него на пути, Люк.
– Ты уже второй, кто меня предупреждает. Пожалуй, надо-таки попробовать встать у него на пути.
Лоран схватил друга за рубашку.
– Не будь идиотом! Я слышал, что происходит в Париже. Хотя бы ради семьи – сдержи свой горячий нрав и держись от этой дряни подальше.
Люк разжал кулак друга.
– За меня не тревожься.
– Думаешь, ты неуязвимый? Немцам тебя пристрелить – что на тебя же плюнуть.
– Кто-то же должен давать им отпор, – заметил Люк, отворачиваясь. – Ты куда?
– За «Кигнетом». Будешь помогать с обрезкой?
– Ты же знаешь, я каждый год помогаю. Все мои тоже придут. Мы передвинем улья.
– Спасибо. Я попросил месье Фугасса прислать чего-нибудь на завтрак работникам. Соберемся к рассвету. Подождешь его?
– Ага. День, видать, будет жаркий. Чем скорее начнем…
– После прошлой зимы надо радоваться.
– Очень надеюсь больше никогда такой зимы не видать.
– А я надеюсь, будет еще хуже! – заявил Люк. Лоран посмотрел на него, как на полоумного. – Чем суровей зима, тем нам тут, в Сеньоне, безопасней. По снегу сюда никто не заявится… если тут остался хотя бы немец, видавший русскую зиму.
– Хватит с меня разговоров о зиме! Дай порадоваться лету, моим пчелам, твоим лавандовым полям и моей прелестной Катрине.
На полях Боне росла дикая лаванда, однако Люк, хотя и не хотел признавать этого вслух, понимал: будущее за культивацией. С другой стороны, культивация лаванды означала потерю качества; лишь дикая альпийская лаванда могла сохранить репутацию французской парфюмерной промышленности. Сторонники культивации уже начали засаживать поля гибридной лавандой, способной расти на меньших высотах и дающей урожай почти вдвое больше, чем у дикой. Но и масло такой лаванды было более вяжущее и терпкое. Этим земледельцам предстояло в скором будущем производить антисептические средства, мыла и средства для мытья посуды. Lavandula angustifoli – самый чистый вид дикой лаванды, произрастающей лишь в Любероне на высоте восьмисот метров, – всегда останется волшебным эликсиром, мечтой парфюмеров.