«Чёт-та ему от меня надобно?» – подумал Иннокентий про вахмистра Жамина, принюхался и поднял голову – в воздухе поверх исходившего из-под ног запаха навоза чувствительно тянуло окалиной. Что ли недели две тому назад хорошо метель прошлась, и на дорогах навоз, а где живут люди, так там и печную гарь присыпало свежим снежком, потом погода одумалась и успокоилась, потом оттаяла, а потом ещё раз одумалась и подморозила. И снова белое стало ржавым от навоза и печной гари.

Сегодня 2 февраля – Сретенье.

«Сретенье! – шёл и думал Иннокентий. – Как про это сказывал отец Василий? «И встретилась Богородица со старцем-мудрецом, и сказывал ей старец, што несёт она на руках своих новорождённого младенца сына самого Гос-спода Бога!» – и вдруг услышал:

– Кешка! Тайга! – Он вздрогнул.

Задумавшись, он почти прошёл мимо ворот жидовской кузницы, в которой пристроился этот чёрт из табакерки эскадронный кузнец Семён Евтеевич Петриков. «Лешак с горнила!» – подумал про него Иннокентий и стал поворачивать Красотку, а та вдруг упёрлась.

Из ворот кузни выбежали жидинята, одетые один другого чуднее в вывороченные нагольные короткие кожухи, ухватили из рук Четвертакова Красотку с обеих сторон за оголовье и потащили в ворота.

«Порвут засранцы оголовье-то, и так на соплях держится».

Однако Красотка перестала упираться и послушно пошла. «От бесово отродье, – с улыбкой подумал Иннокентий про сыновей хозяина кузницы, двух мальчишек, десяти и двенадцати лет, если на глазок. – Надо было им сахару, што ль, прихватить».

Мальчишки подвели Красотку к коновязи, ловко сняли с неё оголовье и отдали в руки эскадронному седельнику, молчаливому драгуну, которого в эскадроне не звали по имени, потому что он на имя не откликался, и накинули верёвочный недоуздок.

Из кузницы вышел хозяин, большой мужчина в сапогах, штанах и кожаном переднике на голое тело, и обратился к Иннокентию:

– Ну что, жолнеж, охромела твоя коняка?

Иннокентий исподлобья глянул на жидовина и стал крутить самокрутку: «А чё ему скажешь, ну охромела!»

Рыжий хозяин кузницы, сам кузнец, с клещами в руках встал к Красотке задом, задрал у себя между ногами левую заднюю ногу лошади, клещами оторвал подкову и бросил в ящик, дальше Иннокентий смотреть не стал, понятно, что кузнец был дельный. Вставший рядом Семён Евтеич подождал, пока кузнец сорвёт все четыре подковы и бросит их в ящик, поднял ящик, уже наполовину заполненный старыми подковами, кивнул Иннокентию, и они вместе зашли в кузню.

– Сымай свою шинелишку, запаришься, и, ежли желание есть, можешь молотком постучать.

Иннокентий скинул шинель, оглядел стены, они были увешаны дугами, хомутами и другим чем, кузня была ещё и шорницкой, видать, жидовин был на все руки мастер, даром, что не цыган, нашёл свободный колышек и стал прилаживать шинель и отряхивать её, забрызганную сзади грязным снегом.

– Да ты и рубаху сымай! – сказал Семён Евтеевич и высыпал подковы из ящика в тигель. – Не боись, никто тута твою медалю не сопрёт!

– А и сопрёт… – парировал Кешка.

– Ай не жалко?

– Ладно брехать, давай чего робить?

– Чего робить, говоришь? Да ты сначала к молоточку примерься!

Кешка стал осматриваться в полутёмном помещении и невольно принюхиваться:

– Ох и дух тута у тебя…

– Не у меня, у Сруля!

– Как? – удивился Кешка.

– Так! Сашка по-нашему будет! А што дух?

– Хороший дух, окалина да уголёк, как дома…

– А ты кузнец, што ль?

– Не, но жил недалече от кузни, через двор…

– А из дома чё пишут?

– Дык… – вознамерился ответить Кешка.

– Ладно, чё пишут, то пишут, главно дело, штоб писали! Штоб было кому!

– Кому – есть! Да тольки до меня письму идти боле месяца, не шибко-т пораспишешься!

– Да-а! – врастяжку промолвил Семён Евтеевич. – Дома ныньче справно. Снег кругом, чисто, любо-дорого поглядеть, весь народ на извозе. – Он передал ручку мехов стоявшему рядом старшему сыну хозяина кузни и огладил его рыжие, как у отца, лохматые волосы. – Работы, сколь не хочу… Деньжищу за зиму можно наковать… и на бурёнку хватит, тока байдыки не бей… Выбрал, што ль, молоток? – Семён Евтеевич подхватил щипцами из малого тигля наполовину красную, а на конце уже белую железную полосу и устроил её на наковальне: – Готов?

Он стал тюкать по полосе маленьким молоточком, и Кешка бухал туда большим молотком: белый конец полосы стал краснеть и под ударами Кешкиного молотка плющиться. Били минуту, пока полоса не остыла. В какой-то момент в кузню вошёл седельник, молча бросил исправленное оголовье и так же молча вышел. Кешка и Семён Евтеевич переглянулись. Когда полоса остыла и Семён Евтеевич положил её в тигель, Кешка кивнул в ту сторону, откуда пришёл и куда ушёл седельник.

– Из дому ничё хорошего. – Семён Евтеевич положил молоток, забрал ручку мехов у мальчишки и стал быстро надувать жар. – Баба у него с катушек съехала вроде. С братом евоным, бобылём, снюхалась, и совсем писем не стало, и земляков ни одного, штоб новостями-то переслаться.

– А он с откудова?

– Откуда-то с севера, из рыбных мест… Архангельск, што ли… – Семён Евтеевич передал ручку мехов жидёнку, взял из высокой кадушки длинную то ли кочергу, то ли ложку и стал тыкать ею в другом тигле, большом.

– Ты как чертей тута варишь или жаришь, – сказал Кешка.

– А и варю, а можа, и жарю, на кузне, хе-хе, как без чертей? – Семён Евтеевич ухмыльнулся на Кешку и подмигнул сынишке хозяина кузницы.

– Тьфу на тебя, свят, свят. – Кешка перекрестился.

– Чё-та ты рано крестишься, чай не обедня, или сильно набожный?

– А как тута не быть набожным, коли кругом поляки да жиды?

– Поляки, как и мы, хрестьяне, а жиды, чем тебе жиды не угодили? Слышишь, как твоя Красотка копытом бьёт, кто сработал, не жид ли?

– А они…

– А што они?

– …Христа нашего убили! Так отец Василий сказывал!

– Перво-наперво они убили своего Исуса Ёсича, он был такой же жид, как и они, как Сашка-кузнец, а по-ихнему Сруль… и тока потом, када Христос вознёсся, он и стал нашим, а так он – как есть – Царь Иудейский. Иль ты на Святом распятьи букв не разобрал? Грамотей же твой отец Василий!

Кешка готов был обидеться:

– Грешно говоришь, да ишо в святой праздник!

– Ладно, святые те, кто на кресте, а нам с тобой ишо знаешь, скока каши пополам с грехами хлебать придётся? – Семён Евтеевич снова отдал ручку мальчишке и ухватил клещами раскалившуюся полосу.

* * *

Адъютант Щербаков подал командиру полка полковнику Розену телеграмму, Розен прочитал её и обратился к адъютанту: