Львовны – ревностно-почтительное, ревностно-благоговейное,

– перестал беспокоиться.

Ни в себе самом, ни вне себя самого я не искал смысла никакого особого, просто не хотел задумываться о нем, не находил нужным, а тут – увесистый труд, фундаментальность которого так и лезла в глаза, на века переплетенный в

Образцовой типографии имени Жданова, лежал себе преспокойно на телевизоре, намекаючи как бы на устойчивость мира, на простоту неких мировых констант, когда мир-то наш на глазах расползался.

Странное дело, именно в те смутные дни, когда из магазинов исчезли продукты и даже по талонам не купить было сахар, подсолнечное масло, обыкновенный чай и крупу, резко возрос неожиданный спрос на – нет, не на поэзию, как в эпоху военного коммунизма, – на кулинарную литературу!

Издаваемая фрагментами Молоховец продавалась в киосках вместе с газетами и шла нарасхват, не говоря уже о разных там “Крепких напитках ”, “Диетической стратегии молодоженов ” или “Занимательном сыроедении ”. Пережившему искус маргинального библиофильства и кулинаробесия, мне сейчас легко вспоминать, но тогда, глядя на экран хозяйкиного телевизора, радостно возвещавшего об очередном крахе очередной “ структуры последней империи ”, я смутно переживал близость сталинской “Кулинарии ”, тяжело нависающей над головой подслеповатого журналиста.

Когда Екатерина Львовна положила ее на телевизионный ящик, она мне так сказала: “Ты стал много думать. А ведь ты не любишь собак. Нехорошо. Ты становишься злым ”.

“ При чем тут, скажи, демократия? – слышал я сквозь сон, как она возмущалась среди ночи внизу. – Разве собаки до путча не гадили? ” “Еще как гадили ”,- соглашался майор, уже изрядно подвыпивший. “А он говорит, что не так. Что только сейчас… А ведь путч был когда?.. В конце лета был путч. А собак вывозят на лето. Вот и не гадили… Собаки на дачах летом живут… В отпу сках… Их после путча уже привезли… вот и гадят… а он… ” “Срут ”,- сказал компаньон.

Я не понимал этого. Я не понимал: почему Екатерина Львовна так уверена, что я ненавижу домашних животных? Потому что я всего лишь рассказал ей сон про Эльвиру? Как хотел ее зарубить топором?.. Болван. Нашел кому рассказывать!.. Я рассказывал сны ей зачем-то… Зачем?

“Он сочиняет стихи ”.

Ложь! Тебе не понять!.. Ты залезла в мои записи, глупая женщина! Записи, верно, мои, да стихи – не мои! “Морозной пылью серебрится его бобровый воротник… ” Нам так с вами не написать, Екатерина Львовна!

Вошел: и пробка в потолок,

Вина кометы брызнул ток;

Пред ним roast – beef окровавленный,

И трюфли, роскошь юных лет,

Французской кухни лучший цвет,

И Страсбурга пирог нетленный

Меж сыром лимбургским живым

И ананасом золотым!

Восклицательный знак – уже от меня, не удержался поставить…

И ананасом золотым!

После иронической фразы о принципах выбора мяса в условиях отсутствия выбора приводился нехитрый, адаптированный к обстоятельствам времени рецепт ростбифа.

В среду пришла Юлия.

Я еще спал. Самые нелепые сны снятся почему-то под утро.

Уже наяву, застегиваясь, дооблачаясь и думая, что все-таки не ко мне, шел, спотыкаясь, к двери.

Нет, стояла девушка в светлом плаще с приподнятым воротником.

“Здравствуйте. Олег Николаевич – вы? ” “Я”,- сказал я.

“Я курьер. Ме – ня зовут Юлия ”. – “Здравствуйте, Юля”. “Юлия, поправила гостья. Я курьер ”.

То, что курьер, только сбило меня. От жены, я подумал.

Повестка, наверное, в суд. Хотя какая повестка? С курьером…

Она видела, что не врубаюсь. “ Долмат Фомич просил забрать материал для газеты. Знаете такого? ” Я обрадовался: “Ну, конечно, а как же? Вы проходите. Что же вы не проходите? ”

В общем, впустил.

“Готов материал? ” – “Да какой материал!.. Тоже мне материал!.. Два материала… (Ворчу.) Я бы сам занес. Не тот случай ”. – “У них еще нет офиса. Адрес редактора никто не знает ”. – “Но вы-то знаете? ” – “Я знаю… И потом, за меня не беспокойтесь, я не перетрудилась. Вы у меня за все время первый… – она запнулась, – не клиент, а как это?.. Адресат? ” “Сослуживец ”,- предположил я.

“Хотя бы ”,- согласилась курьер.

Я поинтересовался: “ А давно вы работаете? ” – “ Два месяца ”. – “И что же за два месяца ни с кем не… сообщались? ” – “Ни с кем. К вам первому ”. – “То есть числитесь просто? ” – “Нет, почему же, просто работы не было… большой ”. – “А сейчас появилась… большая?” -

“Как видите. Ну так где ваш труд? ”

“Раздевайтесь, – сказал я, спохватившись. – Я сейчас принесу ”.

“В другой раз, – сказала она. – Мне некогда ”.

“Некогда, некогда ”,- постукивало у меня в голове, когда поднимался к себе по лесенке. Там, на матрасе, записей не было. И под матрасом не было. Я сосредотачивался, вспоминал, не к месту и не ко времени заторможенный.

Вспомнил. Вложено в “Кулинарию ”.

Вниз спустился, подошел к телевизору. Так и есть: между вклейкой Телятина и вклейкой Свинина… Но почерк ужасный какой!.. Какие каракули!.. Фу ты, как нехорошо, как некрасиво!.. Да о чем же я думал, когда это все выписывал?..

Я вернулся к Юлии. “Знаете, я, пожалуй, перепишу. А то жуть какая-то… ” “ Сойдет ”,- сказала курьер и, свернув мои бумажки в трубочку, засунула в карман плаща.

Работа, конечно, не весть какая, но можно было бы и поаккуратнее.

“Это черновик. Я переделаю. Перепишу ”.- “Я вам сама перепечатаю. Не беспокойтесь ”. – “ Еще чего не хватало! -

Я попытался вынуть торчащую из кармана трубочку. – Вы же курьер! ” “Драться будем? ” – насмешливо спросила Юлия, резко от меня отстраняясь.

Ах вот ты какая… Ну что ж, я в конце концов к вам не напрашивался.

Пускай.

“Газета. Выйдет. Когда ”.- То был мой вопрос.

“Не знаю. Ее давно выпускают. Все не выпускается…” -

“Но деньги платят ”. – “ У нас богатые спонсоры ”.

“Тогда мне вот что скажите, Юлия… Который час? У меня часы не заведены ”. (Тю-тю.) “Двенадцатый. Долго спите,

Олег Николаевич ”. – “Разве заметно, что спал? ” -

“Заметно, что еще не проснулись ”. – “Ну уж нет! – сказал я и замотал головой: мол, проснулся. – Проснулся ”.

“Приходите в пятницу на заседание ”. – “Куда? ” – “Туда же, в Дубовую гостиную. Кстати, Долмат Фомич просил передать, что вы записаны в писательскую библиотеку. Для работы. Счастливо ”.

Я закрыл за ней дверь.

Итак, это называется “ для работы ”. Не знаю, догадывался ли Долмат Фомич, но книг у меня при моих обстоятельствах, в самом деле, не было ни од ной – кроме той, терентьевской “ Кулинарии ”. За тем же, допустим, “ Онегиным ” надо куда-то пойти, и вот я иду не куда-то туда, а туда, куда велено: в читальный зал, шутка ли сказать, писательской библиотеки (знать, и на эти сферы распространилось влияние моего покровителя).