от усилий и недобро поглядывал на подводу с бочками, распространяющими насыщенный запах свежей рыбой. Но даже этот запах не перебивал мощный аромат свежей выпечки, идущий от пекарни. Из-за него мой желудок стал урчать, да так тоскливо и громко, что выть захотелось. Пришлось напомнил себе, что я по пути в Петроград заглядывал в саквояж и увидел, что Иван Петрович Жлоб положил в него всего тридцать рублей. Чую, что на эти деньги долго в этом мире не проживёшь, но уточнить надо бы, а то вдруг тут инфляция не так сильно разгулялась, как на моей Земле?

— Гришка, а напомни-ка мне сколько в месяц получает рабочий, скажем, фабрики?

— Рубчиков двадцать пять, ваше благородие.

— А хлеб нынче почём? — продолжил выяснять я аспекты местной экономики, косясь на серое неприметное здание. На его ступенях кряхтела пара стариков, а чуть в стороне, на деревянной тележке, сидел безногий хмурый мужик в потёртой военной форме с приколотыми к груди наградами.

— Хлеб-то? Пять копеек за кило пеклеванного.

— А за обучение в университете, небось, придётся уплатить несколько сотен рублей, — тихонько пробурчал я себе под нос и, решившись, громко добавил, пока мы далеко не отъехали от пекарни: — Гришка, сбегай, купи с десяток пирожков. Вот тебе четвертак. И шустрее давай.

— Будет сделано, ваше благородие.

Крепыш отсутствовал пару минут, а когда выметнулся на улицу на его физиономии сверкала улыбка до ушей, а в руках обнаружился бумажный кулёк, из которого выглядывали румяные бока пирожков. Даже лошадь заинтересовалась манящим запахом. Она потянула бархатными ноздрями и заржала. Но парень лишь похлопал её по морде, забрался в двуколку и протянул мне благоухающий кулёк с жирными пятнами от масла.

— Угощайся, — протянул я парню горячий пирожок.

— Благодарствую! — радостно выдохнул он и жадно схватил выпечку.

Мы принялись жадно уминать пирожки, а двуколка в это время всё больше удалялась от красивых центральных районов. Постепенно особняки сменились двухэтажными запятнанными плесенью домами из потемневших от времени и влаги брёвен. Мутные окна подслеповато смотрели на немощёные улицы с глубокими лужами. Появились бездомные собаки, кои с надеждой косились на нас. А местные лохматые жители провожали нашу повозку хмурыми, недобрыми взглядами исподлобья.

Притихший Гришка неожиданно прошептал, настороженно зыркая по сторонам:

— Всё ж таки зря мы приехали сюда, ваше благородие. Здесь с гнильцой людишки имеются. Могут и обчистить вас. Аристократов же за что уважают? За их магию, власть и крепкий тыл в виде рода. А ежели в таком месте будет проживать какой-нибудь дворянин, то, значится, нет за ним никого и ничего. Или хоронится он от кого-то.

— Не нагнетай, — оборвал я его, играя желваками. — Ночь переночую. С мыслями соберусь, а завтра поутру уже уеду. А если кто попробует обчистить… тому кадык вырву.

— А можа, и всё обойдётся, Никита Иванович, тут ведь в основном простой рабочий люд живёт. К примеру, Глашка моя — швея. Вот и её дом с медной табличкой.

Я глянул на покосившуюся входную дверь, затем мазнул взором по окнам первого этажа. Половина из них оказалась забита досками, а на одной красовалась кривая надпись «Долой аристократию!»

— Тпру-у-у! — выдохнул крепыш, остановив лошадь.

Гришка выбрался из двуколки и привязал животину к высокому дереву, в чьих ветвях шумел ветерок и будто шептал мне: «Беги… беги отсюда глупец. Тут холера, крысы и революционеры».

Если верить памяти Ника, то о Первой русской революции здесь ещё не слышали, а вот первая мировая заварушка в местной Европе отстрелялась ещё пятнадцать лет назад. В целом же эта Земля здорово напоминала мою родную: тут имелись те же страны, народы и даже прогремели некоторые похожие события. Однако здесь не было тех исторических личностей, к коим я привык со школы. В Америке высадился не Колумб, а Петроград назвали в честь другого Петра. И вот стоит ли на фоне таких данных примерять на этот мир историю моей родной Земли?

Я задумчиво почесал щеку, взял из двуколки саквояж, вместе с Гришкой поднялся на второй этаж по деревянным истёртым ступеням и пошёл по скрипучим половицам полутёмного коридора. По бокам выстроились однотипные двери с облупившейся шершавой краской. А в пыльном воздухе пахло пригоревшей едой, потом, грязью и чем-то кислым. Из комнат же неслись разнообразные звуки: собачье ворчание, истерический плач ребёнка, ритмичный скрип железной кровати и громкий старческий кашель.

— Я как-то так себе и представлял коммунальные квартиры. Не хватает только развешенного на верёвках белья и пьяного деда в трусах, — прошептал я себе под нос и услышал разговор, который шёл за приоткрытой дверью одной из комнат.

— … Братцы, будет-таки большая кровь. Немчура опять голову подымает. Не хватило им прошлого раза. Как бы нашу Империю не втянули в дела эти военные, — проговорил кто-то грубым, прокуренным голосом. — В тот раз мы были в союзе с Кальмарской унией, Британией и Францией. А теперича? Теперича говорят, что немчура втихомолку договорилась с этими… у которых флаг полосатый.

— Соединённые Штаты Америки, — протараторил другой голос, высокий и звонкий. — Но чем они им подмогнут? Они же на том конце света.

— А деньжата? А боевые маги? А оружие? — прозвучал низкий бас ещё одного мужчины. — Да и бриташки могут нынче и за немчуру пойти… Нет у меня к ним доверия, разорви их демоны!

— Ты демонов-то не поминай! — испуганно взвизгнул обладатель звонкого голоска. — Ходи лучше. Что у тебя там осталось? Валет и десятка?

— Ефим, ты ведь образованный человек, ребятню нашу грамоте учишь, а суеверный, как бабка. Нет никаких демонов. На вот тебе туза. Съел? Гони пятиалтынный, раз проиграл.

— Вот ты демонам сам скажешь, что их нет, когда они тебя за гузно схватят! — зло бросил Звонкий, он же Ефим. — Я давеча только читал в журнале «Занимательные происшествия» о том, что полицейские стражи из третьего отделения опять накрыли секту, промышлявшую человеческими жертвоприношениями. Они, как пить дать, демона хотели вызвать и вызвали бы, ежели бы не полицейские.

— Да все эти сектанты — зажравшиеся дворяне, которых скука одолела. Они лишь играют в вызывание демонов. Но скоро им будет чем заняться, — раздался четвёртый голос, вкрадчивый и уверенный. Его хозяин явно привык к тому, что окружающие ловят каждое его слово.

— Тихо, шкандыбает кто-то, — услышал наши шаги обладатель баса.

Все четверо замолчали, а дверь в их «апартаменты» со скрипом закрылась.

Гришка же остановился возле соседней двери, достал из кармана ключ и отпер им замок. Мы вошли в небольшую комнату с зелёными вспухшими обоями, двумя полками с глиняной посудой и рукомойником. На покрытом клеёнкой