пашню и отразиться в «крошечных окнах»: союз сельского хозяйства и церкви иллюстрирует символическое и бытовое единение несущего жизнь света и сакрального. Эта деревня, с ее территорией сельской и человеческой культуры, предстает своего рода ночлегом – местом отдыха в лесу, в которое рассказчику захочется вернуться, чтобы поспать и подкрепиться.

Помимо описания крестьянского быта, в рассказе обнаруживается немало других аллюзий – отголосков, отзвуков, неявных отсылок из совсем другой системы координат. Они целиком происходят из мира рассказчика, представляют собой часть его в большей мере европейской, книжной культуры. Это начинается в первом же абзаце, где упоминается «холодный, безучастно устремленный на него взгляд вечной Изиды» и чувствуются волнение и трепет перед возвышенным в лице русского пейзажа. Советские исследователи указывали на отсылку к Пушкину в том месте текста, где охотник погружается в печальные воспоминания об утраченной юности [Тургенев 1960-1968а, 7: 60], а еще там определенно звучит эхо Данте (в обратном порядке), когда пряничник пересекает болотистую Рессету, а рассказчик направляется из святого места, из света, в место, ассоциируемое с огнем. Иосиф Бродский съязвил, что «с четырнадцатого века леса сильно попахивают 8е1у’ой озсиг’ой, и вы, вероятно, помните, куда завела эта selva автора “Божественной комедии”» [Бродский 2003:186]. Ему наверняка вспоминался здесь Роберт Фрост с его эссе, начинающегося с утверждения Одена, что американские поэты, в отличие от их европейских коллег, выступают против дерева как такового; европеец же должен считаться с тем, что дерево «знакомо ему по истории, которой оно было свидетелем. <…> Дерево стоит там, шелестя, так сказать, аллюзиями» [Бродский 2003:183]. Можно поспорить с тем, что американские деревья так уж невинны в историческом плане, но в тургеневском рассказе определенно присутствуют оба мотива: леса как такового и того, что «шелестит аллюзиями».

Картина внутреннего мира рассказчика открывает и завершает повествование; в середине «Поездки» описывается его общение с двумя крестьянами. Исследователи рассказа обычно концентрировались на просветлении в финале, когда рассказчик больше часа наблюдает за изумрудноголовой мухой – они мало что могли сказать о паре крестьян и о той реальности, которую они привносят в повествование. Этот крестьянский мотив роднит «Поездку в Полесье» с «Записками охотника», завершенными Тургеневым в те годы, когда он только задумал рассказ: контакты с крестьянами являются основным поводом для написания этих баек. Многие «Записки» представляют собой столкновение противоположностей, где крестьяне показываются как различные типы характеров и взглядов на мир. «Хорь и Калиныч» и «Певцы» оба построены по этому принципу, использованному Тургеневым также и в «Постоялом дворе» – рассказе о крестьянском быте и несправедливости, где противопоставляются обиженный, но смиренный Аким жадному и предприимчивому Науму Контраст между крестьянами в «Поездке в Полесье» проявляется похожим образом: Тургенев использует эту пару, чтобы продемонстрировать разные типы восприятия границы между деревней и лесом – две разные версии «человека в природе».

Двое крестьян из «Поездки в Полесье» – это Егор и Ефим; первый выступает проводником рассказчика, второго они встречают на второй день охоты. Первый сравнивается с оленем, второй – с лесным духом, который правит лесным миром. Егор – человек тихий, Ефрем – мятежный; Егор живет в Святом и оттуда ходит в лес, а Ефрем появляется в рассказе прямо из-за дерева. Оба они становятся проводниками в мир, казавшийся рассказчику пугающим и непознаваемым; оба выражают знание о месте, укорененное в традиционные быт и культуру.

Егора нам представляют как умелого охотника; он убил семь медведей, и при нашей первой встрече свежевал одного (как отметил Тургенев, тупым ножом), убитого накануне. На формирование нашего образа Егора влияет как то, что мы в нем видим, так и то, что нам о нем сообщают: рассказчик описывает его как отличающегося размеренностью, сдержанностью и молчаливостью. Его называют молчальником, человеком немногословным, и его молчаливость подчеркивается его достоинством «статного оленя» и способностью передвигаться по лесу, не привлекая к себе внимания. Егор и впрямь кажется тихим, как и сам лес – Тургенев многократно отмечает, насколько этот лес беззвучен. Из всего этого мы получаем образ человека невозмутимого спокойствия, несмотря на то что жизнь его не складывается. Его жена заболевает, дети умирают, он не может избавиться от мучающей его нищеты. Виновата во всем – рассказчик воспроизводит расхожую истину – его любовь к лесу: «…страсть к охоте не мужицкое дело, и кто “ружьем балует” – хозяин плохой» [Тургенев 1960-1968а, 7: 57].

Ефрем же совсем другой. Все, что мы знаем об этом лесном человеке, у которого «странное лицо», идет из его короткого общения с рассказчиком и мальчиком Кондратом, выдающим целую порцию баек о нем. Ефрем – личность яркая, с анархическим, разрушительным характером. Это не тихий человек леса или человек, кому суждено страдать, как Егору. Девиз Ефрема более агрессивен и дерзок: его совет Кондрату (которому Ефрем по душе, кажется, больше Егора) – оставить свой след, быть победителем: «оробел – пропал, смел – съел» [Тургенев 1960-1968а, 7: 64]. Ефрем – разбойник и трикстер (Кондрат называет его шутником), не уважающий власть, будь то священнослужители или представители дворянства, вроде тургеневского охотника. Он как будто воплощает стихийный, анархический дух леса, дух, у которого, правда, все же есть границы: он не трогает дикие ульи как неприкосновенные. Его участие в деревенском совете ценится: «лучше его никто не рассудит; подойдет сзади, послушает, скажет слово, как отрубит» [Тургенев 1960-1968а, 7: 65]. Ефрем демонстрирует сообществу определенную ценность нарушения границ, которую он воплощает; он также демонстрирует, что примитивный «хаос» или дикость, которую Криничная приписывает лесу, не обходится без собственных сдерживающих сил и авторитетов.

Помимо прочего, Тургенев представляет нам в этих персонажах разное знание леса. Егор считывает лесной пейзаж. Рассказчик в общих чертах знает, что лес старый, но Егор объясняет, что вал, вопреки представлению охотника, это не место, где варили деготь, а воровской городок, стоявший здесь в былые времена. И Егор указывает на след лапы во мху, где медведь зачерпнул воды, и на дереве, куда он забирался в поисках меда. Ефрем тоже знает лес так, как не знает рассказчик: он словно угадывает, где на пути Егора с охотником огонь, и знает расположение диких пчелиных ульев (таким знанием обладают медведи – «ведающие медом»)[33]. Ничего загадочного в этом нет: от такого знания, основанного на традиционных занятиях вроде охоты и бортничества, зависят жизни местных, а нынешние, отдалившиеся от деревни поколения ему надо учить[34].

Егор и Ефрем всего лишь часть большой компании литературных крестьян: тургеневские крестьяне как группа занимают важное место в истории несущего идеологическую нагрузку образа крестьянства, споры вокруг которого будоражили