— Угу, заботливые, поняла. Чья это операция, Центральному Комитету виднее. Или вы карательные органы поверх власти партийной ставите? А если мешали вам эти Красноштановы, то могли бы сразу их взять, меня не дожидаясь.

— У тебя, Зотова, не спросили, — каркнул в ответ «меньшевик». — Видал, Сыроежкин, чего у вас Столице делается? Дочка Деникина русского языка не знает, всякие нахалки нас оперативной работе учат. Не хотел сюда приезжать, как чувствовал!

— Документы и билеты Красноштановым должен был доставить агент треста, — пояснил Сыроежкин. — Их человек, знакомый. А тут приходите вы.

— Точно, — сообразила девушка. — Они кого-то другого ждали. Но их предупредили, что может прийти агент ОГПУ, женщина.

«Меньшевик» с Сыроежкиным молча переглянулись. Владелец пенсне подошел ближе, сунул Ольге документ.

— Теперь поняла, Зотова, зачем тебя сюда прислали? Нет? Ты книжку про шпионов купи на Кузнецком и почитай. Жаловаться твоему начальству мы, понятно, будем, но и тебе иногда думать полезно. Пошли отсюда, Сыроежкин, а то ругаться начну, а мне не хочется.

— Может, подвезем товарища? — предложил заместитель начальника оперотдела. — Она служебную машину отпустила, а трамваи сейчас почти не ходят.

Стекляшки блеснули:

— Иисусик нашелся! Этот твой товарищ нам всю операцию чуть не сорвала, еще расхлебывать придется… Ладно, подвезем. Тебе, Зотова куда надо? Сразу домой — или сперва к начальству, слезу, понимаешь, пустить?

По небольшому четырехугольному экрану беззвучно плавали неровные пятна: серые, черные, белые. Словно тучи кружились, предвещая близкую грозу. Ни звука, ни шороха, но миг тишины недолог, вот-вот — и грянет.

— Нравиться? — негромко поинтересовался Ким Петрович.

Леонид быстро кивнул, потом, немного подумав, все же уточнил:

— Нет, товарищ Ким, не совсем так. Я ведь даже не знаю, для чего это все нужно. Просто когда смотришь, чувство странное. Не из нашего мира вещь. Вроде и не опасная, а все же боязно.

Получилось не слишком складно, но начальник не возразил, товарищ же Москвин решил не уточнять, дабы лишнего сболтнуть. Солгал! Из каких миров это чудное устройство, пока неведомо, зато в его собственном мире…

… «Кирочная, дом восемь, товарищ Пантёлкин. Всех, кто в квартире. Повторяю — всех, это приказ. Имитируете налет, но искать будете вот что…» Какой-то профессор, служил при Северо-Западном правительстве Юденича, только что вернулся из эмиграции. Чемоданчик, небольшой да тяжелый, сделан непонятно из чего. Материал твердый, гладкий, рукой приятно гладить. Вроде как розетки, только размер совсем иной…

«Говори, где машинка с Кирочной и, честное слово, сегодня же тебя отпустим…»

А еще подвал расстрельный вспомнился — и мысли, что перед самыми выстрелами в голове мухами роились. Подумалось тогда, что обидно будет умереть, тайны не узнав. В руках держал, а не далась. Недостоин, значит.

И вот она — тайна. Прямо на знакомом столе, на сукне зеленом. Хочешь, пальцем коснись, хочешь так смотри, облаками любуйся.

Свиделись!

* * *

Бесконечный день наконец-то сменился ночью, такой же долгой и томительной. Можно было подремать на диване в кабинете — или прямо в большой комнате на первом этаже Сенатского корпуса, куда по-прежнему стекались донесения о делах в Столице. Но бывший старший оперуполномоченный знал, что не уснет. Ночь не кончилась, что-то еще случится. Отправив трудягу-Полунина отдыхать, он сел у телефона, приготовившись ждать, словно в чекистской засаде — терпеливо, спокойно, никуда не торопясь. Так на Можайской ждали Фартового, чтобы уже перед самым рассветом услышать короткий и резкий стук в дверь.

Товарищ Ким позвонил в начале четвертого. Леонид, ничуть не удивившись, поинтересовался лишь, куда идти, в чей кабинет. В Главной Крепости сейчас все начальство, полный набор Скорпионов, ступить некуда. Мало ли что руководству в голову придет? Пристрелить Гришку Зиновьева к примеру. Сначала пулю в висок, потом — револьвер в еще теплую руку, а затем нужную бумажку на стол, например, подписку о работе на британскую разведку. Отчего бы и нет? По Гришке-Ромовой Бабе точно уж никто плакать не станет!

Обошлось. Ким Петрович ждал его у себя в кабинете. Леонид почему-то решил, что начальству тоже скучно. У товарища Москвина в тумбе стола польская вудка, у секретаря ЦК наверняка тоже что-то имеет, ничуть не хуже.

Вудки не было. Товарищ Ким сидел на подоконнике, держа в зубах давно погасшую трубку, а на зеленом сукне неярко горел экран, встроенный в верхнюю крышку знакомого «чемоданчика». Леонид пододвинул стул, пристроил поближе пепельницу, закурил — стал смотреть на клубящиеся тучи. О том, зачем пригласили, и почему чудной «чемоданчик» включен, он решил пока не думать. Редко бывает, чтобы мечта сбылась, да еще такая.

А ведь сбылась же!

— Ни о чем не хотите спросить? — негромко поинтересовался начальник, неторопливо набивая свой «Bent» табаком из большой яркой пачки, лежавшей там же, на подоконнике.

Товарищ Москвин покачал головой, не отрывая взгляд от экрана.

— Нет, Ким Петрович. У меня, если честно, от всех наших тайн уже зубы ноют. Мне бы что попроще, я же не ученый.

— Не скромничайте, — табак в трубке вспыхнул ярким огнем, словно уголек в ночном костре. — В одном вы правы: точный вопрос не сразу сформулируешь. Сделаем иначе. Расскажите-ка мне, что вы сейчас видите?

Товарищ Ким улыбался, рука поглаживала короткую бородку, но Леонид уже понял, что звали его сюда не просто так, от предрассветной скуки.

Подобрался, вновь на экран поглядел, отложил недокуренную папиросу.

— Такие устройство проходят у нас под грифом ТС, то есть Странные Технологии или Технологии Сталина. Сам товарищ Сталин считает, что их создали либо в Северо-Американских Штатах, в секретной лаборатории, либо… либо вообще не на Земле.

— Докладную нашего Кобы я тоже читал, — перебил начальник. — Фантазер он изрядный. Могу вас уверить: это все создано на нашей планете.

Товарищ Москвин пожал плечами. Начальству виднее.

— Что касаемо именно этого устройства… Его привезли из-за границы, насколько я помню, из Швеции, в Петроград в ноябре 1922 года. А потом долго искали.

Он покосился на подоконник, но там ничего не изменилось. Ким Петрович невозмутимо дымил трубкой.

— Не хотите рассказывать о своих подвигах? — наконец, отозвался он. — Признаться, Леонид Семенович, никак не могу одобрить вами сделанного. Даже не знаю, в каком качестве вы принесли больше вреда — как бандит Фартовый или как чекист Пантёлкин. Я вообще не люблю ВЧК. Понимаю, что у контрразведки свои методы, и что белые перчатки там не выдают, но всему есть предел… Вчера, кстати, вас поминал товарищ Зиновьев.

Леонид почувствовал, как холодеют пальцы. Если питерский диктатор узнал, кто таков скромный сотрудник Техсектора товарищ Москвин, дела плохи. Гришка не из тех, кто прощает.