Какая ночь... Какие звезды... Пахнет весной и надеждой. Она всегда теперь будет сюда приезжать, и всегда весной. Что там пророчил этот чудак доктор?

"Пока на Кавказе еще не страшно..." Почему же должно быть страшно? Наоборот! Такие великолепные пришли времена. И границы уже приоткрылись, и какие дерзновенные по радио звучат слова! И прекрасные книги лежат в магазинах и на возникших невесть откуда лотках. Все настолько стало свободней, и в выборе репертуара - тоже, А уж как все расцветет, когда спадут многолетние путы... Ведь как страдает, например, Петька, их общий друг, журналист, какие жуткие рассказывает истории про цензуру...

- Да врет он все, - раздражается Алик. - Цену себе набивает: он бы то, он бы се, если бы не цензура. Ну вот ее, считай, что и нет, посмотрим, какие гениальные творения создаст твой Петька!

Рабигуль с безнадежной печалью смотрит на мужа.

Как он некрасив, когда злится, ревнует. А ревнует и злится всегда. Кто бы ни переступил порог их жилища, если этот "кто-то" мужчина, Алик весь подбирается, как перед прыжком, жесткие желваки ходят по скулам, сжимаются кулаки. Он почти все время молчит, он ведет себя почти неприлично, и Рабигуль старается за двоих: шутит, смеется, болтает без умолку, что вообще ей несвойственно. Но люди-то чувствуют, их ведь не проведешь: Рабигуль им, конечно, рада, но хозяин дома - бирюк бирюком. И дом постепенно пустеет. Кто из друзей остался у них? Петя да Маша.

Остальные не выдержали угрюмости Алика и сбежали. Как она-то еще выносит? Приходится выносить, потому что чувствует себя Рабигуль виноватой: ее любят, а она - нет. А ведь как старалась вначале! Изо всех сил скрывала, что неприятны и близость его, и прикосновения, учила Алика каждый вечер стирать носки, посыпать тальком ноги, покупала дорогие одеколоны, дезодоранты - очень уж чутко реагировала она на запахи. Да чего она только не делала, чтобы стал ей муж хотя бы менее неприятен! Не получилось. Не вышло. Так разве ее в том вина?

Прибегала Маша - вся в страстях и романах.

- Какая ты счастливая! - слушала ее Рабигуль.

А однажды, когда Маша страдала - она постоянно то любила, то страдала и все рассказывала, как он ее обнимал, целовал ноги, а теперь... - Рабигуль не выдержала.

- Ты б хоть подумала, кому это все говоришь, - горько сказала она, и огромные очи такими стали печальными, что Маша споткнулась на полуслове.

- А что? А.., что? - растерянно повторяла она.

- Я такого не знаю, - призналась, помолчав, Рабигуль. - У меня ничего такого не было никогда.

- Как - не было? - не поняла Маша. - Ты же десять лет замужем! - Ну и что? - обронила рассеянно Рабигуль, и Маше показалось, что подруга сейчас заплачет. - Вот десять лет и терплю. Стараюсь подавлять отвращение. Иногда получается.

- Да ты что? - ахнула Маша. - Это же такое счастье! Почти как музыка.

- Как музыка? - недоверчиво переспросила Рабигуль. - А помнишь, как тебе ни до кого не было дела - только скрипка?

- Да, - улыбнулась, вспоминая, Маша. - Мне она заменяла все; Хотя, если честно, так и заменять было нечего. Маленькой я была...

- А теперь?

- А теперь я бы не вынесла музыки без любви, не вынесла этого счастья, этого напряжения.

- Не понимаю...

- Где уж тебе понять, - призадумалась Маша и взглянула на подругу едва ли не с жалостью. - А как ты снимаешь это давление?

- Давление?

- Ну да, ну да, - заторопилась Маша. - Она ведь звучит везде: в голове, в душе, в сердце. И выплескивается не только когда берешь в руки скрипку, но и с любовью. На время как бы освобождаешься.

- Выходит, я не освобождаюсь, - совсем запечалилась Рабигуль. - Может, я фригидная женщина? - нерешительно предположила она.

- Ты-ы-ы? - протянула недоверчиво Маша. - Ну, не знаю... Так чувствовать музыку...

- Может, в музыку все и ушло?

- Должно быть наоборот, - покачала головой Маша. - Знаешь, что я про все это думаю? Алька просто тебя боится. Влюблен до сих пор как безумный, вот и боится. - Она подумала, помолчала. - Или не тот мужчина тебе достался. Знаешь что? Попробуй с другим!

Рабигуль вспыхнула.

- Что такое ты говоришь?

- Молчу, молчу, - засмеялась Маша. - Ты у нас женщина строгих правил. И добавила, не сдержавшись:

- Такие редко бывают счастливы. Ну что ты себя стреножила?

Рабигуль самолюбиво пожала плечами.

- Ничего не стреножила. Просто мне никто не нужен.

Тонкие ноздри ее прямого носа вздрогнули, строгие губы сжались.

- Просто ты сидишь в тюрьме у своего Алика, - рассердилась Маша. Думаешь, если б он не был так безумно влюблен, если бы ему, как тебе, было плохо, он не гульнул бы налево?

Рабигуль поморщилась от Машкиного жаргона.

- Думаю, нет, - сдержанно возразила она.

- Почему?

Маша склонила голову к плечу, как любопытная птичка.

- Потому что он порядочный человек, - с достоинством ответила Рабигуль.

- Да при чем тут порядочность? - всплеснула руками Маша. - Ну что мне с тобой делать, а? Ты как из прошлого века!

* * *

Рабигуль постояла в садике, вглядываясь в темноту, к ней привыкая, и, обогнув корпус, выбралась на волю сквозь прореху в ограде - ее, как и коды замков, тоже все знали. Пятигорск - там, внизу, еще не спал: золотистые огоньки на улицах, в окнах домов зримо обозначали его присутствие. Рабигуль спускалась все ниже и ниже и наконец вошла в город. Она чувствовала себя путешественником, прибывшим в цивилизацию после долгой отлучки. Там, наверху, оставался совсем другой мир - спокойный, неторопливый, с культом ванн и массажей, - здесь же кипела жизнь. Из многочисленных ресторанчиков доносились модные в этом году шлягеры, улицы были полны народу. "Странно, рассеянно подумала Рабигуль, - все-таки ночь. Да и прохладно. Ах да, сегодня пятница, завтра же выходной..."

Подняв воротник плаща, сунув руки в карманы, она походила по улицам, с невыносимой остротой ощущая гнетущее одиночество среди всех этих людей, и стала медленно подниматься к себе, в гору.

Белые корпуса санатория, приближаясь, вырисовывались в темноте. За ними темнел округлый Машук.

- А я думал, что я один такой полуночник...

Веселый басок прозвучал за спиной, и Рабигуль вздрогнула от неожиданности. Рядом возник высокий плотный мужчина в плаще и синем берете, лихо сдвинутом на ухо.

- Я давно за вами иду, - продолжал басить он. - Все размышлял: "Куда держит путь сия дама? Вдруг нам с ней по пути?" Так куда вы, сударыня, направляетесь - одна, в столь поздний час? Не боитесь?

- А чего бояться? - скупо улыбнулась Рабигуль. - Мы не в Чикаго.