Потом уселась на стул посреди комнаты, поставила виолончель между ног, склонила голову, коснулась смычком струны. Глубокий, бархатистый звук оживил мертвое пространство. Виолончель вздохнула, помолчала, подумала о чем-то своем и заговорила, медленно и задумчиво, о том, как все же странна и прекрасна жизнь.

Рабигуль играла, закрыв глаза, склонившись к своему другу - виолончели, по щекам ее катились слезы, но она их не замечала: сердечная мука, терзавшая ее, требовала выхода, и она его получила. "Там, за гранью, ведь нет музыки, - вспомнила она о таблетках. - Как же тогда там быть?.." Это была последняя мысль о смерти - она мелькнула и пропала, побежденная музыкой, в которой звучало все, что произошло с Рабигуль, потрясло ее с такой силой, что невозможно было носить в себе горькое прозрение, терзавшее ее, страсть, любовь, предательство, безумное чувство вины перед Аликом. Все, что прорастало долгие месяцы в ее сердце, нервах, крови, наполняло ее сейчас с такой силой, что только выплеснув это вовне, можно было существовать дальше. Все в эту ночь переплавлялось в музыку, тонуло, пропадало в звуках, и Рабигуль освобождалась и возвращалась к жизни.

* * *

Давно утихомирилась за окном вьюга. Серый рассвет неохотно вполз в комнату, когда закончила Рабигуль записывать то, что привиделось ночью.

- Надо показать старику, - сказала она и вздрогнула, услышав в глухой тишине собственный глуховатый голос.

Но и без старика Рабигуль знала совершенно точно, что до такого уровня она еще ни разу не поднималась. Она положила голову на скрещенные руки и, засыпая за столом, покрытым нотными листками, увидела перед собой маэстро: седую гриву, сердитое, гневное даже лицо. Он прочтет, и лицо смягчится, подобреет, и он скажет, что написано хорошо и что нужно работать, работать и работать.

Рабигуль заставила себя встать, нажала на кнопку. Погасла настольная лампа, и красноватый луч умытого вьюгой солнца коснулся подушки. Впервые за долгие месяцы ей по-настоящему захотелось спать.

Впервые она посмотрела на не убиравшуюся давно постель без вражды, а с симпатией. И это солнце... И свет за окном... И белые от снега деревья... Рабигуль покосилась на телефон. Нет, не надо его включать: ей нужно как следует выспаться - ведь у них концерт в Большом зале.

* * *

"Источник всякого творчества лежит в смертельном напряжении, в изломе, в надрыве души, искажении нормально-логического течения жизни, в прохождении верблюда сквозь игольное ушко. В самых гармонических натурах художников мы найдем этот момент. Иначе и быть не может. Иначе им незачем было и творить, они бы просто широко и блестяще прожили свою жизнь".

Эти слова Максимилиана Волошина торжественно зачитает Маша - первая скрипка - на банкете в честь исполнения Рабигуль собственного "Концерта ре-минор для виолончели с оркестром", и маэстро, соглашаясь с поэтом, утвердительно кивнет головой.

- Только не зазнаваться, - скажет на всякий случай. - Работать...

- ..работать и работать! - подхватит Маша, и все засмеются, потому что знают, что на маэстро угодить почти невозможно.

Москва, 1999 г.