В мае 1995 года «Ихтиандр» вернулся к африканским берегам. Недалек был день нашего возвращения домой. Несмотря на два удачных и результативных погружения в подводном аппарате, мне казалось, что я собрал недостаточно материалов для диссертации. Я пошел к Аронову и сказал:

– Марлен Павлович! Мне нужно еще одно погружение. Позарез!

– Вряд ли получится. Работа закончена, аппарат законсервирован, мы идем в Гибралтар, – ответил начальник рейса.

– Вы поймите, – настаивал я, – мне материал для диссертации нужен, а у меня за рейс было всего два погружения.

– Что делать, мы много времени потеряли на переходах, – объяснил Аронов.

– Нас в институте не поймут, скажут: мало погружений сделали, – выложил я последний козырь.

– Ну, хорошо, – нехотя согласился Аронов, – я поговорю с капитаном. А где ты хочешь сделать погружение?

– На подводной горе Дасия! – выпалил я, пока еще не веря в удачу.

К нашему удивлению капитан «Ихтиандра» Лев Медведев не заставил себя долго уговаривать. «Надо – значит надо», – сказал он и дал команду готовиться к погружению. «Тинро-2» расконсервировали, приготовили к спуску.

Я выбрал подводную гору Дасия не случайно. На ней уже было сделано несколько погружений. Опускался на вершину Дасии и сам Аронов. Он сделал удачные фотографии на этой подводной горе, которая из-за своей плоской вершины на морских картах называлась банкой. Это и верно: если пустую консервную банку положить донышком кверху, то и получится в грубом приближении та форма, которую имела подводная гора Дасия. В ходе предыдущих исследований на «Ихтиандре» было установлено, что склоны банки Дасия очень крутые, местами отвесные, а её вершинная поверхность почти плоская. Лишь в восточной части банки над вершинной поверхностью поднимается каменистая гряда. На фотоснимках, которые сделал Аронов, была видна бугристая поверхность лавы с какими-то наростами и разводами. Я предположил, что разводы – это покров известковых корковых водорослей, литотамния. В одном месте лава была раздроблена трещинами, в результате чего ее поверхность напоминала каменные многоугольники – столбчатую отдельность, типичную для наземных щелочных базальтов. Однако обладая определенным воображением, столбчатую отдельность базальтов можно было принять и за рукотворную каменную кладку, благо для этого имелась подходящая версия – одна из гипотез о происхождении Атлантиды. По этой версии Атлантида находилась не в бассейне Средиземного моря, а по ту сторону Гибралтарского пролива, в восточной части Атлантики, дно которой в силу мощных геологических процессов опустилось в пучину вод, поглотив древнюю цивилизацию таинственного народа – атлантов.

Я много читал о том, что в эпоху последнего оледенения, около 20 тысяч лет назад, уровень океана, располагался примерно на 120–130 метров ниже современного уровня, потому что много воды было сковано в огромных ледниках, покрывавших Евразию и Северную Америку. Отступивший океан неизбежно должен был оставить под водой свои следы: береговые уступы, пляжи, прибрежные болота. Во многих местах находили следы ледникового океана, но эти места располагались на шельфе вблизи материков, либо на самих материках, например, переуглубленные речные долины.

Открытый океан удобен для изучения колебаний уровня. На подводных горах, расположенных в тропической и субтропической зонах, никогда не было ледяных «шапок». Если уровень океана действительно опускался на 120–130 м метров ниже современного, то следы его стояния непременно должны были запечатлеться в формах рельефа подводных гор, многие из которых в ледниковый период могли быть островами. Подводная гора Дасия привлекла мое внимание своей уникальной вершиной: ее плоскость лежала точно на глубине 120 метров, и только базальтовая гряда, которую видел и фотографировал Аронов, поднималась над плоской вершиной еще на 30 метров. «Если бы мне удалось увидеть древнюю береговую линию, то в копилку палеогеографии ледникового периода добавилось бы еще одно точное свидетельство о глубине, до которой понижался уровень океана», – думал я. Меня подогревал интерес к геологической истории земли, привитый нам, студентам географического факультета МГУ, нашими преподавателями.

Честно говоря, я мало верил в гипотезу об Атлантиде, якобы ушедшей на дно океана, потому что все известные геологические данные, собранные на соседних островах (Канарских и Мадейра) свидетельствовали об их достаточно большом возрасте, порядка 5 млн лет. В то же время, согласно гипотезе об Атлантиде, цивилизация атлантов могла существовать 5–7 тыс. (не более 10 тыс.) лет назад. Если же предположить, что не дно океана опустилось, а его уровень поднялся, то и в этом случае получалась нестыковка с данными палеоокеанологии. Исследования, проведенные на берегах всего мира, показали, что уровень океана был ниже современного на 120–130 м примерно 10–12 тыс. лет назад, в конце последней (валдайской) ледниковой эпохи. Свидетельств тому было великое множество, и практически все крупные ученые в области палеоокеанологии, палеогеграфии и геологии четвертичного периода разделяли эту точку зрения. Для меня лично самым авторитетным специалистом в этой области был академик Константин Константинович Марков, читавший на географическом факультете МГУ курс по истории четвертичного периода (плейстоцена). За сданный лично Маркову экзамен по плейстоцену я получил «хорошо», чем всегда гордился («Сам Марков поставил 4!»). Таким образом, я был вполне подготовлен к тому, чтобы увидеть на вершине банки Дасия следы прибоя времен валдайского оледенения. Но наука – на то и наука, чтобы преподносить исследователям сюрпризы. Итак, я хотел своими глазами увидеть затопленные береговые уступы древнего океана, а также таинственные каменные многоугольники. Эти задачи я считал для себя главными в погружении, и Марлен Павлович Аронов со мной согласился.

Что касается рыб, то конкретную задачу поставил мне Борис Выскребенцев. Он уже давно подметил, что придонные рыбы скапливаются возле подводных скал. На ровном дне рыб гораздо меньше, причем намного – в десятки раз. Борис назвал это явление «эффектом рифа», по аналогии с коралловым рифом, где то же самое явление заметно ещё лучше. Наш ведущий ихтиолог объяснял скопление рыб возле скал оборонительной реакцией: рыбы используют скалы, ниши, гроты как убежища. В случае опасности можно быстро спрятаться. В разных районах океана Выскребенцев подметил одну и ту же закономерность: чем больше на дне скалистых выступов, тем больше рыб. Но, может быть, он видел то, что хотел видеть? Я не был заинтересованным наблюдателем, поэтому Борис подошел ко мне с просьбой:

– Посмотри свежим взглядом, есть ли эффект рифа на горе Дасия, или нет.

– Хорошо, посмотрю, но каких рыб учитывать?

– Всех донных и придонных: окуней, налимов, угрей, скорпен, даже ставриду.

– Понятно, постараюсь.

«Ихтиандр» забежал против Канарского течения мили на две от вершины горы, и подводный аппарат спустили над её склоном. Но пока мы опускались в глубину, течение снесло «Тинро-2» сильнее, чем мы рассчитывали. Мы хотели попасть на базальтовый массив, но нас унесло почти в центр вершины подводной горы. Аппарат коснулся дна на песчаной равнине, и я сразу увидел нечто замечательное. Невдалеке от точки «приземления» находилась стая длинных серых рыб. Но рыбы плавали не как обычно, то есть горизонтально, а неподвижно висели в воде почти вертикально, как ремни, едва касаясь хвостами грунта. Они, казалось, не испытывали ни малейшего неудобства от такой позы. Это были рыбы-сабли. Я видел их в траловых уловах, но, конечно, не предполагал, что они так странно ведут себя под водой. Я не удержался и позвал командира подводного аппарата Бориса Иштуганова: