Я не люблю Дэна. Чтобы не оскорбить человека грубой бранью за такую мелочь, как манера сморкаться, нужно любить его.

Так я и живу с этим звучащим в голове сумасшедшим монологом, постоянно блею по поводу всех раздражающих привычек Дэна. Он оставляет дверь в ванную открытой и разговаривает со мной, когда писает. Ему нужно подстригать волосы в носу. Он оставляет нож в открытой банке с джемом. Он убирает масло в холодильник, так что оно всегда твердое. Я саму себя утомляю этим бесконечным списком жалких жалоб.

Дэн и я не созданы друг для друга, и я это знаю. Он не представляет, что происходит в моей голове. Если бы он знал, то, несомненно, это положило бы конец нашему браку. Возможно, мне хватит смелости остаться человеком и сделать то, что для нас обоих будет лучше. Может быть, я просто не создана для замужества. Не способна идти на компромисс, или не иду на него. Первое плохо, но разве второе можно назвать достоинством? Это значит, что я зациклилась на чем-то одном и отложила исполнение чего-то по-настоящему важного.

Я хотела выйти замуж. Хотела и хочу детей, или хотя бы одного ребенка. Я редактор раздела по кулинарии и писательница. Я создаю в журналах ощущение семейного очага, что вдохновляет людей. Мне хотелось создать с кем-то что-то особенное. Но для этого нужно большее. Невозможно создать стиль жизни на пустом месте. Иначе это будет просто стиль без жизни. Для того чтобы с убежденностью построить дом, необходима любовь. А у меня этот главный ингредиент отсутствует.

Я вышла замуж, потому что не хотела быть одна. А сейчас, когда я уезжаю из города, оставляя позади свою старую жизнь и имея перспективу новой жизни, я чувствую себя одинокой, как никогда.

Джеймсу и мне нравилась одиннадцатичасовая воскресная служба в местной церкви в Килкелли, которая была к нам ближе, чем приходская церковь Охамора. И главное, чтобы дойти до нее, не нужно было пересекать поля. По этой причине церковные собрания становились чем-то вроде парада мод, привлекая тех, кто любит поспать, и публику менее серьезную, чем угрюмый фермерский люд деревенской церкви. Были бедняки, которые приходили в церковь босиком, а обувь надевали прямо перед ступеньками церкви, и были менее бедные, кто приходил или приезжал на велосипеде полностью обутым. По мере того как мы взрослели, казалось, разница между бедными и менее бедными не очень увеличивалась, и, выйдя замуж за Джеймса Нолана, я примкнула к рядам последних. Я уже считала себя стоящей на несколько более высокой ступеньке социальной лестницы благодаря своей связи с тетей Анной и, будучи молодой и глупой, была способна извлекать из этого определенную пользу.

В тот первый год я ненавидела Джеймса Нолана. Из-за того, как он вел себя на людях, как будто он — ровня всем остальным, я считала его надменным. Я чувствовала, что знаю свое место, и я помню, как он представил меня доктору и его жене и как меня вывело из себя то, что он считает меня подходящей компанией для таких важных людей. Леди пригласила меня на чай, и меня еще больше рассердило то, что им обоим, похоже, нравился Джеймс. Я ответила, что у меня нет времени для таких приятностей, потому что мой муж задает мне слишком много работы. Я видела, что она поражена моей дерзостью, но Джеймс засмеялся над моей попыткой смутить его, как будто я была самой умной женщиной из всех, кто находился поблизости.

Он всегда как будто хвастался мной. Что бы я ни делала или ни говорила, казалось, ничто не могло оттолкнуть его от меня. Если я надевала кричащий костюм в церковь, Джеймс говорил, что я выгляжу «превосходно». Когда я говорила грубости, он считал, что я шучу. Куда бы мы ни пошли, он притягивал к себе людей как магнит, и первое, что он делал, это представлял меня как сбою жену, и его лицо при этом сияло от гордости, будто он говорил: «Посмотрите, что у меня есть!»

Хотя мы оба знали, что я ему не принадлежу. Никоим образом.

Церковь в Килкелли была довольно просторной, с длинным проходом. У нас с Джеймсом были места во втором ряду прямо возле кафедры, где, как и ожидалось, должен сидеть учитель местной школы. Джеймс мягко клал руку мне на талию, пропуская меня перед собой в церковь каждое воскресенье. И в течение всего первого года нашего брака это было единственное его прикосновение ко мне.

С первой нашей совместной ночи я ясно дала Джеймсу Нолану понять, что, если он хочет предъявить свои супружеские права на меня, ему придется их добиваться. Я бы не оттолкнула его, мое тело было его собственностью, и было богопротивно отказывать ему. Но Джеймс знал о моих чувствах к нему. Хотя я никогда этого не высказывала, мое неприятие его присутствовало в доме повсюду. Я убедилась, что была образцовой женой во всем, что касалось публичной жизни. В шесть утра я уже была на ногах. Куры накормлены, огонь разведен, вода для умывания и бритья подогрета и дожидается, когда Джеймс встанет в восемь. Он ел горячую кашу со сливками, а в час дня каждый день на столе было мясо с двумя видами овощей. К чаю всегда был выбор пирога, кекса или хлеба с джемом. Его рубашки были накрахмалены и отутюжены, и каждый предмет одежды, начиная от носков и заканчивая его мягкой фетровой шляпой, штопался и отпаривался до тех пор, пока не начинал выглядеть лучше, чем в день покупки. Дом был настолько чистым, что гость мог почувствовать себя неловко, ставя ботинок на мой сияющий пол или вешая грязное пальто на спинку одного из моих стульев. Я была настолько скрупулезна в ведении домашнего хозяйства, что даже частички золы возле каминной решетки выстраивались в стройную пирамиду в страхе передо мной.

Я знала, что если буду много работать, то никто, даже Бог, не усомнится в том, что я чту и уважаю своего мужа. Только Джеймс и я знали, что ему не нужны ни мое почтительное отношение, ни уважение.

Ему была нужна моя любовь. Я же еле сдерживала злобу, потому что во мне не было той любви, которой он желал. Я уже отдала ее другому.

Только когда ночью закрывалась дверь нашей спальни, всплывала правда о нашем договоре, в котором не было любви. Джеймс продолжал спать рядом с кроватью на лежанке, которую я соорудила ему в нашу брачную ночь. Я помню, как дрожала от страха в чужой постели в первую ночь, боясь, что мужчина, с которым я едва знакома, внезапно в темноте накинется на меня. Часы шли, и я уже почти хотела, чтобы он это сделал, и все было бы кончено, и ужасное ожидание завершилось.

Только утром я поняла, что Джеймс тихо выскользнул из спальни через час после того, как лег, и провел ночь на кухне, читая. Я была чуть ли не более взбешена, чем если бы все было иначе, потому что я уже знала о жестокости брака. Я почувствовала себя обманутой в ожидании варварского вторжения, когда мой викинг-завоеватель вместо того, чтобы нападать на меня, пристроил на носу очки для чтения «Ежегодного Капуцина». Этого я не поняла.

В течение первого года Джеймс часто читал по ночам. Он никогда не просил, не предлагал, не льстил мне и не совершал никаких попыток домогаться меня, кроме того, что часто говорил мне, что я — красивая. Я совсем не была благодарна своему мужу за то, как он усмиряет свои страсти; я в своем невежестве считала его слабым. Сейчас я думаю, что если бы в тот первый год Джеймс взялся за меня более твердой рукой, наш брак был бы более гармоничным.