Истина в том, что на самом-то деле ничего значительного в его жизни за эти семь лет и не было… Кроме перстня. Он смысл всего, стержень всего. Он, один-единственный. Все остальное лишь зыбкий размытый фон.

Даже жутко немного.

* * *

И вот наконец наступил день защиты диссертации.

Выступление давалось легко. Буквально пару раз заглянул в текст, да и то чтобы скрыть вдруг напавшую нервную зевоту. Слова представлялись ему звеньями якорной цепи, намотанной на брашпиль, закрепленный где-то у него внутри. (В области мозга, надо полагать, хотя ему почему-то представлялся желудок. Наверное, потому, что не успел позавтракать.)

Итак, якорь сброшен, цепь разматывается, брашпиль вращается. Все происходит само собой. Его задача лишь в том, чтобы не свалить ненароком кафедру, за которой он стоит, не сутулиться и широко открывать рот, не мешая прохождению цепи.

Ощущение бездонной глубины под ногами — единственное, что напрягает.

Дна нет. По крайней мере, он не чувствует его. Не может представить.

Цепь закончится, вал брашпиля дернется, качнется и замрет. Якорь беспомощно повиснет в глубине.

Он смог отследить путь перстня до 1799 года… Египетский поход Наполеона. Люсьен Годе, тогда еще поручик, а не генерал, получил из рук еврея-менялы серебристый перстень с овальным черным камнем необычной огранки…

И на этом все.

Под якорем остается девять десятых глубины. Тысяча семьсот девяносто девять лет.

Или больше? Перстень звался «иудиным», это верно, но… что, если он существовал еще до Иуды?

Брут.

Диктатор Луций Сулла.

Заговорщик Катилина.

Герострат.

Какой-нибудь Аммуна, вероломный хеттский царь.

Неолитический земледелец Каин.

Большой взрыв, в конце концов?..

На улице пошел ливень. Трофимов стоял спиной к окну, он только слышал, как вода яростно забарабанила по крышам и асфальту, как внезапно потемнело в аудитории. Профессор Сивой, официальный оппонент, сидел ближе всех к выключателю. Протянул руку, не вставая, и не дотянулся. С хмурым видом Сивой поднялся, под потолком буднично вспыхнули плафоны.

«Пора закругляться», — подумал Трофимов.

Аудитория была набита битком. Члены Совета, оппоненты, Живицкий с какой-то древнегреческой богиней под ручку, все остальные — студенты, преподаватели, какие-то трудно идентифицируемые личности с портативными магнитофонами и микрофонами… КГБ, что ли? Трофимов надеялся, что нет.

Насчитал семь довольно симпатичных студенток. К концу доклада пришел к выводу, что все-таки пять. Но пять — это железно. Все что-то записывают в блокноты. Одна, худенькая брюнетка, стенографирует, не отрывая от него огромных, как у Одри Хепберн, удивленных глаз. Хотя, казалось бы, смысл? И текст диссертации, и автореферат есть в университетской библиотеке. Но все равно приятно. Хотя, говорят, они ходят на защиты не из интереса к науке, а в поисках семейной половины среди перспективных ученых.

Трофимов посмотрел на часы, закончил фразу и замолчал. Налил воды из графина, отпил.

Цепь звякнула и застыла. Якорь болтался над бездной.

Рука симпатичной брюнетки послушно замерла над блокнотом.

— Конечно, я мог бы во всех подробностях пересказать содержание своей работы. С огромным удовольствием, — Трофимов сдержанно улыбнулся. — И столько же рассуждать о ее значении для исторической науки. Поверьте, и то и другое — темы бесконечные. Но нас впереди еще ждет, как я надеюсь, интересная дискуссия.

При этих словах Сивой оскалился, как настоящий кинозлодей.

— Поэтому, если позволите, у меня все.

Он повернулся к председателю Совета Вышеградскому. Профессор Вышеградский в это время шептался о чем-то с оппонентом Рынкевичем. Закончив (далеко не сразу), он поднял голову, посмотрел поверх очков на Трофимова, посмотрел в зал, словно вспоминая, какое сегодня число и где он находится.

— Хорошо, спасибо, — провозгласил он громко. — Прошу задавать вопросы.

Вопросы задавали вяло.

— Почему избрана столь странная тема?

— Где этот мифический перстень? Изучала ли его современная наука?

— Действительно ли Бояров похож на революционера?

Ну, и так далее. Трофимов отвечал быстро, не задумываясь, аж от зубов отскакивало. Слабый ручеек вопросов быстро иссяк.

— Теперь прошу высказаться официальных оппонентов, — предложил председатель.

«Ну вот, — сказал себе Трофимов. — Началось…»

Первым выступал Рынкевич.

— …Нельзя не признать, что соискателем проделана большая исследовательская работа…

…на примере Павла Боярова внимательно, сосредоточенно всматривается в славное революционное прошлое нашей страны…

…автор беспощаден к порокам царского строя…

…однако сам по себе легкий, детективный стиль подачи материала настораживает. Какие огрехи пытается скрыть автор, подбрасывая читателю в качестве приманки лихо закрученный сюжет?

…всеядность как следствие отсутствия опыта. А также отсутствие концептуального каркаса, который объединил бы таких разных персонажей, как благородный революционер-одиночка Бояров и символ развращенности граф Опалов…

…поэтому считаю, что надо хорошо обдумать — можно ли соискателю присудить ученую степень кандидата наук, если в пересчете на школьные баллы — да будет мне позволено такое упрощение — диссертационная работа Трофимова заслуживает оценки «удовлетворительно». Спасибо за внимание.

Несколько жидких хлопков. Рынкевич сел на место, бросил вопросительный взгляд на Вышеградского. Тот медленно прикрыл тяжелые веки. Что именно означал этот молчаливый диалог, Иван не понял. Наверное, ничего хорошего.

— Мужайтесь, Иван. Еще не все потеряно, — процедил сидящий рядом Живицкий. — У них так принято — холоду нагонять…

Трофимов невесело кивнул.

К трибуне выходил второй оппонент — главный злодей спектакля под названием «Защита диссертации». Профессор Сивой, до прошлого года возглавлявший редакцию «Вестника Ленинградского отделения АН СССР» и смещенный с этой должности после скандала с Трофимовым, никогда не скрывал своего отношения к его научному труду. И к нему лично.

Полный, благообразный, с чрезвычайно здоровым цветом лица и пустыми глазами игрушечной мартышки, он некоторое время молча взирал на аудиторию с высоты кафедры. Предвкушал торжество расправы?

— Итак, работа, которую мне сегодня предстоит оценить перед уважаемым диссертационным Советом и представительной аудиторией, носит название «Артефакты мировой религии. Мифы и реальность», — приятно пробаритонил он, артикулируя каждое слово. — И первый вопрос, который возникает при прочтении… Мифы — да, пожалуй. Вернее — миф, один миф, в единственном числе. Миф о некоем «иудином» перстне. Который, кстати, находится неизвестно где, так что проверить экспериментальным путем его чудодейственные свойства мы не можем.