Генри сел за стол, выловил из своей миски ломтики консервированного утиного яйца и, пока мама не вернулась из кухни, переложил ей в тарелку. Генри и самому нравились соленые ломтики, но он знал, что это мамино любимое лакомство, а себя она всегда обделяет. На обеденном столе вишневого дерева стоял круглый вертящийся поднос; заслышав мамины шаги, Генри крутнул его, и мамина тарелка вернулась на прежнее место.

Отец поглядывал на Генри из-за газеты с заголовком на первой странице: «Капитуляция британских войск в Сингапуре».

— Ну что, привык к школе? Да? — спросил он, шурша газетой.

Генри, наученный горьким опытом не говорить дома по-кантонски, в ответ кивнул.

— Лестницу уже починили? Ту, где ты споткнулся?

Генри снова кивнул и уткнулся в тарелку с густым супом. Беседы у Генри с отцом были односторонние: Генри слушал, но ничего не говорил. Он и вообще редко подавал голос, разве что на английском, в доказательство своих успехов. Но отец понимал только по-кантонски и немного по-мандарински, и их беседы напоминали волны — шли сами по себе, словно приливы двух океанов.

На самом деле лестница была ни при чем, в первый школьный день Генри досталось от Чеза Престона. Но родители так радовались, что Генри попал в Рейнир, и отозваться о школе плохо значило бы огорчить их до глубины души. И Генри выдумал историю про лестницу — и рассказал «по-американски». Родители, ясное дело, ни о чем не догадались, умоляли «беречься». Генри как мог старался им угодить. Каждый день ходил в школу против потока китайских ребят, дразнивших его белым дьяволом. Работал в школьной столовой, где белые дьяволята обзывали его желтым. Ну и пускай, буду делать что нужно, думал Генри. Но все-таки тяжело все время «беречься».

Генри доел завтрак, поблагодарил маму, сложил в сумку учебники — все в новых обложках, из рекламных листовок джаз-клуба.

В среду после уроков Генри и Кейко убирали классы: выносили мусор, выбивали тряпки. Покончив с работой, ждали, когда минует опасность. Чез и Дэнни Браун каждый день снимали флаг, поэтому задерживались чуть дольше остальных. Но последний звонок прозвенел полчаса назад, а их нигде не было видно. Генри дал знак Кейко, что путь свободен, — она пряталась в женском туалете, пока Генри нарезал круги по школьной автостоянке.

Генри и Кейко обычно уходили из школы последними, не считая сторожей. Сегодняшний день не был исключением. С сумками на плечах они сошли с крыльца, миновали пустой флагшток.

Генри заметил у Кейко в сумке альбом, тот самый, что видел в парке.

— Кто тебя научил рисовать? — «Да так хорошо», — добавил про себя Генри с ноткой зависти, втайне восхищаясь ее талантом.

Кейко дернула плечом:

— В основном мама. Она в мои годы была художницей. Мечтала уехать в Нью-Йорк, работать в галерее. Но сейчас у нее руки болят и она почти не рисует, все краски и кисти мне отдала. Хочет, чтобы я поступила в Корниш, школу искусств на Капитолийском холме, — слышал, наверное?

Генри слышал про Корниш, четырехлетний колледж для художников, музыкантов, танцоров. Модное, престижное заведение. Он был сражен наповал. Генри не был знаком ни с кем из людей искусства, кроме разве что Шелдона… и все-таки…

— Тебя не примут.

Кейко застыла, устремив взгляд на Генри:

— Почему не примут? Потому что я девчонка?

Генри порой недоставало такта, он не знал, как сказать, чтобы не обидеть, и брякнул первое, что пришло в голову:

— Потому что ты японка.

— Вот мама и хочет, чтобы я попробовала. Я стала бы первой. — Кейко обогнала Генри на пару шагов. — Кстати, о маме: я ее спросила, что значит «оай дэки тэ урэси дэс».

Генри шел чуть позади, беспокойно озираясь. Он задержал взгляд на цветастом платье Кейко. Такая на вид скромница, а как умеет поддеть!

— Это меня Шелдон научил, — попытался оправдаться Генри.

— Хорошие слова. — Кейко остановилась, будто любуясь пролетавшими в вышине чайками, перевела взгляд на Генри, в глазах сверкнули озорные огоньки. — Спасибо тебе. И Шелдону заодно. — Она улыбнулась и зашагала дальше.

На углу, где обычно стоял Шелдон, было тихо и пусто — ни музыки, ни зрителей, ни самого саксофониста. Он всегда играл через дорогу от здания отопительной компании «Рейнир», где вход с начала года был завален мешками с песком для защиты от бомбежек. Туристы безразлично шли мимо, будто Шелдона никогда здесь и не было. Генри и Кейко озадаченно переглянулись.

— Он был здесь утром, я его видел. Сказал, что проба в «Черном лосе» прошла удачно. Может, его снова пригласили?

Наверное, Оскар Холден предложил ему постоянную работу. По словам Шелдона, у него каждую среду концерты с импровизацией. Бесплатные — кто хочет, приходит поиграть или послушать.

— До скольки тебе разрешают гулять? — спросил Генри, глядя на неоновые вывески джаз-клубов по обе стороны Джексон-стрит.

— Не знаю. Я обычно беру альбом, — значит, пока не стемнеет.

Солнце плавало в густой дымке над океаном. Интересно, во сколько будет выступать Шелдон?

— Мне тоже. Мама вымоет посуду и отдыхает, а папа садится с газетой и слушает по радио новости.

Словом, времени у них было хоть отбавляй. И все равно бродить вечерами по улицам — дело рискованное. Многие водители для маскировки замазывали фары краской или оклеивали целлофаном, и несчастных случаев стало очень много: лобовые столкновения, сбитые пешеходы. Густые туманы, тормозившие движение на улицах и мешавшие кораблям входить в залив Эллиот-Бэй, окутывали город спасительным покрывалом, прятали дома от японских бомбардировщиков и артиллерии с подводных лодок. Всюду подстерегала опасность — пьяные матросы за рулем, японские диверсанты. — но страшнее всего, если поймают родители.

— Я пойду, — упрямо сказала Кейко. Посмотрела на Генри, на ряд джаз-клубов вдоль улицы. Решительно откинула челку со лба, будто зная, о чем спросит Генри.

— Ты даже не знаешь, что у меня на уме.

— Если ты идешь его послушать, я с тобой.

Генри уже все про себя взвесил. Его вылазки в Нихонмати сами по себе против правил, так почему бы не пойти на Джексон-стрит, глянуть одним глазком, а если повезет — послушать музыку? Пустяки, главное — не попасться и добраться до дома засветло.

— Вместе мы никуда не идем. Отец меня убьет. Но если хочешь, давай встретимся у «Черного лося» в шесть, после ужина.

— Смотри не опоздай, — ответила Кейко.

Генри прошелся с ней по Нихонмати, их обычной дорогой. Как же пробраться в «Черный лось»? Для начала, они не черные. Нацепи он значок «Я негр» вместо «Я китаец», все равно не поможет. А во-вторых, они слишком малы, хотя он видел, как в клуб заходили семьями — родители с детьми. Но не каждый вечер, а лишь по особым случаям, как вечер игры в лото в обществе «Пин Кхун». Ну и ладно, как-нибудь выкрутятся. На худой конец, можно с улицы послушать. Клуб недалеко, совсем рядом с домом, но в другом мире, так непохожем на мир его родителей. Кейко идти чуть дольше, чем ему.