Клер все это о чем-то напомнило. Казалось, что-то такое же жуткое произошло с кем-то из близких ей людей. Во всяком случае, ощущение было именно таким. События фильма хоть и отдаленно, но затронули какую-то похожую историю в ее памяти. Что-то такое, что травмировало ее очень давно. Вероятно, поэтому она все и забыла.

Клер хотела выключить фильм, прежде чем быстро мелькающие кадры садизма и ужасов окончательно сведут ее с ума. Такое заставит паниковать любого. Казалось, что изувеченная и тем не менее невероятно хищная жертва все-таки вот-вот сползет с экрана. Но электричество вдруг отключилось само.

Клер с трудом добралась до кровати. Идти пришлось на ощупь, потому что шторы были задернуты и скудный свет уличных фонарей в окна не проникал. Очутившись одна в полном мраке, Клер все же ощутила, что просмотренный фильм начинает сводить ее с ума. Черно-белые с примесью голубого кадры продолжали крутиться в сознании. Красной на них была только кровь. Они вертелись, засасывая сознание в какой-то бездонный колодец, полный мучений, криков и абстрактных, но все равно пугающих изображений. Пытки! Кровь! Боль! Кричащие лица! Извивающаяся в судорогах не то мученица, не то мучительница! Ну и жуть! Клер даже не понимала, откуда у нее такой страх перед пытками. Ее саму ведь никогда не пытали. Ну, разве только в кабинете врача, когда брали кровь на анализ или делали рентген. Все медицинские процедуры казались Клер одинаково неприятными и отвратительными. И она терпеть не могла врачей, а также все те эксперименты, которые они ставят над пациентами в научных целях. Маньяк в фильмах как раз был врачом, и он делал жертвам операции. Любого, кто и так пострадал в кабинете сдачи крови, такой сюжет легко доведет до шокового состояния. Но было что-то еще, что глубоко запало в душу Клер. То, как истерзанная жертва сама после гибели превращается в некое подобие мстящего дьявола.

Клер сама не могла сказать, что пугало ее больше: бесчеловечные опыты, производимые с помощью хирургических инструментов, или жуткое превращение замученной в осатаневшую мучительницу.

Зря она посмотрела все это. И уж конечно, совсем не вовремя сам собой включился телевизор, чтобы обновить неприятные впечатления. Наверное, все объяснялось каким-то сбоем в электричестве. Клер решила удовлетвориться этим размышлением, потому что оно было самым легким, хоть и не вполне логичным.

Спать теперь ей было страшно, и все равно она откинула голову на подушку. Обычно темнота успокаивает нервы, но только не после таких фильмов. Страшные фразы из фильма тоже мелькали в сознании наравне с кадрами. «Ты хочешь это увидеть?», «Ты хочешь сделать мне больно?», «Ты хочешь поиграть с болью?».

И наравне с ними вдруг возникли совсем другие, произнесенные хрипловатым мужским голосом, а не соблазнительно женским, как в фильме.

«Хочешь, я убью твоих врагов?», «Хочешь, я стану мучить их так, что даже ад покажется им раем?», «Хочешь, я покажу тебе, как с помощью ножа можно творить искусство на плоти, лучше чем кистью на холсте?», «Как ты можешь не хотеть причинить боль другим, если они причинили ее нам: мне и тебе?», «Врагов надо уничтожать, Корделия, причем доставляя им при этом максимум боли. Как можно жалеть их, если они не пожалели нас?».

Ее веки затрепетали во сне. Опять это имя. Корделия! Оно ей снилось или она и вправду где-то его слышала, Клер не помнила. У нее не было знакомых с таким именем. Но иногда в полусне казалось, что кто-то называет так ее саму.

Корделия! Корделия! Корделия!

Имя, как эликсир, заживляющий раны на истерзанном после пыток теле, но оно же и острый нож, который привел к страданиям.

– Корделия! – Клер прошептала это имя во сне или просто повторила за кем-то. Кто-то будто звал ее из зеркала, снова и снова произнося его.

Она проснулась посреди ночи. Электричество, очевидно, уже включили, потому что электронные часы на столике показывали время. Десять минут четвертого. Клер хотела снова закрыть глаза и вдруг поняла, что она не одна в постели. Рядом был ангел. Самый настоящий светящийся ангел. И он коснулся ее. Прикосновение напоминало любовную ласку. Клер даже не насторожилась, хотя событие было, в общем-то, необычным. Но ей почему-то показалось, что так должно быть, всегда. Он каждую ночь должен быть здесь.

Ангел в ее постели. Как же он прекрасен! Вероятно, она и жаждала оставаться длительное время в одиночестве лишь для того, чтобы увидеть его. И неважно, кем он был: плодом фантазии или инкубом. Ей было все равно. К тому же ощущение другого тела в постели было таким четким. Здесь стирались грани сна и начиналась темная сказка. Его прикосновения были волшебными. Его лицо поражало правильностью черт. Он напоминал существо из другого века и все же каким-то образом знал о страшном фильме, который она посмотрела вчера и образы из которого теперь мучили ее в ночных кошмарах.

Его красивые голубые глаза говорили больше, чем могли сказать слова. Поцелуи обжигали. Ей перестало быть страшно из-за фильма, но ощущение какого-то другого зарождающегося страха окутывало, как ледяная вода.

– Ничего не бойся, – шептал ночной любовник, – ведь я с тобой, и никто не сделает тебе зла.

Клер взглянула на него с удивлением. Она уже где-то слышала эти слова. Точнее, читала. Это же измененное изречение из Евангелия: «Говори и не бойся, ибо я с тобой, и никто не сделает тебе зла».

– Да, никто, – согласилась Клер и сосредоточила взгляд на ангеле: – Никто, кроме тебя.

Почему она это сказала? Почему почувствовала опасность, исходящую от него? Он ведь идеален. Только его руки… Она не заметила раньше этих жутких ожогов. И раны. И крылья. Клер закричала, осознав, что ее обнимает нечто жуткое.

Она кричала долго. Казалось, что стены должны сотрясаться от этих криков. Но существо никуда не исчезало. Оно касалось когтями ее плоти, но не ранило. Прикосновения были такими ощутимыми. А еще они были нежными. Хотя как вообще режущие предметы вроде острых когтей или лезвия ножа могут быть нежными?

В сознании будто открылась какая-то дверь. И обрывки памяти замелькали, как кадры из жуткого фильма. Стол для пыток. Цепи. Лезвия. Раны. Сатанинский смех. И вместе с тем фрагменты чего-то шикарного, почти готического. Шелк. Вышивание дорогих тканей. Благоухание роз. Кровь на розах. Кровь на могильных статуях. Кровь на шелке. Свечи и книги для колдовства. Лицо красивого юноши в старинном камзоле.

Клер не могла соединить фрагменты головоломки или найти в них какую-либо логическую связь. Что ей виделось? Роскошный бал или колдовской ритуал? Розы или могилы под садовой почвой? Любовные ухаживания или бесчеловечные пытки?

В ее сознании все картинки слились. В отличие от нечетких кадров из фильма они были яркими и красочными. Они слепили глаза, и Клер зажмурилась. Когда она осмелилась снова взглянуть в темноту, никого рядом уже не было. Ни ангела, ни монстра.

Но куда же он делся? Она ведь чувствовала его рядом с собой. Ран на ее коже не осталось лишь потому, что он не хотел ее поранить. А ведь мог. Клер стало страшно от одной этой мысли. Он мог в один миг ее растерзать. Так что же ему помешало? В какую игру он с ней играет?