Из этого различия вытекает, что правильность умозаключения не зависит от объективной реальности, а значит, мир может быть совершенно иным, однако это никак не отразится на том, что составляет правильность умозаключения. Наука логика, цель которой состоит в выявлении правильных умозаключений, должна быть априорной, то есть развиваться независимо от реальности, такой, какая она есть, или, если угодно, логика не должна ничего заимствовать у опыта. Мы еще вернемся к этому вопросу – одному из самых главных в «Трактате».

* * *

Однако пойдем дальше и рассмотрим вклад Аристотеля в логику, чтобы затем нагляднее показать особенности реформы, осуществленной Фреге и Расселом. В вышеприведенном примере правильность умозаключения достаточно очевидна, поскольку мы сформулировали посылки с тем расчетом, чтобы сделать очевидным то, о чем мы говорим, и то, что мы об этом говорим. Так, именно о романах сказано, что они вредны для нравственности девушек и это проявляется непосредственно в способе формулирования посылки, поскольку существительное «роман» является субъектом в предложении, а «вредны для нравственности девушек» является предикатом. Кроме того, строй предложения отражает, так сказать, функции его компонентов: раз мы говорим о романах, то слово «роман» ставится в начало предложения, тем самым привлекая внимание слушающего к тому, о чем говорится, и лишь после этого мы указываем то, что об этом говорится – что им свойственно вредить нравственности девушек.

Однако дело не всегда обстоит так просто. Например, это предложение можно было бы сформулировать следующим образом: «нравственность девушек страдает от чтения романов» или так: «девушки, которые читают романы, подвергают свою нравственность серьезной опасности». Нет уверенности в том, что при такой формулировке правильность умозаключения была бы столь же очевидной, так как может показаться, что эти предложения касаются нравственности девушек или самих девушек, но не романов.

Впрочем, из предложения «девушки, которые читают романы, подвергают свою нравственность серьезной опасности» вполне возможно вывести заключение, в корне отличающееся от предыдущего. Добавим посылку: «девушки, воспитанные в монастырях, читают романы». Тогда заключение становится таким: «девушки, воспитанные в монастырях, подвергают свою нравственность серьезной опасности». При этом отметим, что последнее умозаключение имеет в точности такую же форму, как и предыдущее, хоть это и не сразу заметно. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно переписать посылки и заключение следующим образом:

– юным читательницам романов угрожает опасность в нравственном отношении;

– девушки, воспитанные в монастырях, являются юными читательницами романов; из чего следует, что – девушкам, воспитанным в монастырях, угрожает опасность в нравственном отношении.

Буквы M, P и S в этом случае соответственно заменены на «юные читательницы романов», «угрожает опасность в нравственном отношении» и «девушки, воспитанные в монастырях».

Из этого следует, что грамматика нашего языка позволяет нам формулировать предложения таким образом, что не всегда возможно точно установить, о чем мы говорим и что́ мы об этом говорим. А значит, мы либо строим неправильные умозаключения, либо не понимаем, что можно вывести из той или иной посылки. Возвращаясь к нашему примеру, можно констатировать, что из следующего предложения: «девушки, которые читают романы, подвергают свою нравственность серьезной опасности» мы благодаря добавленной посылке можем заключить как то, что девушкам, воспитанным в монастырях, угрожает опасность в нравственном отношении, так и то, что книги Бальзака вредны для нравственности девушек. Это означает, что одна и та же фраза не является логически ясной – «логически» здесь отсылает к роли, которую она может играть в правильных умозаключениях.

Из этих соображений вытекает необходимость задаться вопросом о том, что, собственно, делает предложение повествовательным (то есть способным быть истинным или ложным), безотносительно к стилистическим ресурсам грамматики; иными словами, необходимость выявить «логическую форму» высказываний (предложений).

Вышесказанное предполагает, что у Аристотеля имелся свой подход к этому вопросу. Действительно, как уже упоминалось, нам нужно уметь различать «то, о чем говорится, и то, что говорится». В конечном счете любое повествовательное предложение должно состоять по меньшей мере из двух частей: одна из них – то, о чем говорится в данном предложении, а вторая – то, что́ об этом говорится. Таким образом, Аристотель пришел к убеждению, что все предложения служат лишь для того, чтобы соединять (или разделять) свойство, грамматически обозначаемое сказуемым, с «субъектом», грамматически обозначаемым подлежащим, при помощи глагола «быть», который играет роль связки. Итак, если мы желаем продемонстрировать это непосредственно в способе выражения, то нам потребуется применить к нашим предложениям форму «S есть / суть P», в которой S обозначает «субъект», а P – «предикат». Именно это мы и сделали (отчасти), записав фразу «девушки, которые читают романы, подвергают свою нравственность серьезной опасности» в следующем виде:

– юные читательницы романов (= S) / находятся / в опасности в нравственном отношении (= P).

Однако это же предложение может быть записано в своем начальном виде:

– романы (= S) / являются / вредными для нравственности девушек (= P).

Зачастую при построении умозаключения добавляемые нами посылки и выводимое из них заключение достаточно четко определяют, какова правильная форма одной или нескольких неоднозначных посылок, однако при более сложном образовании умозаключения можно ошибиться в его правильности. Такого рода неоднозначностью пользовались искусные риторы, чтобы провести малосведущих людей. Как известно, в Греции VI–V веков до н. э., и особенно в Афинах, так называемые софисты обучали подобным хитростям всех желающих, и Аристотель взялся за создание собственной логической системы именно для того, чтобы разоблачить эти хитроумные приемы.

Таким образом, деятельность логика, будь то Аристотель или Фреге, включает в себя две части: в первую очередь он должен определить правильные «логические формы» высказываний и наделить их языковым выражением. Другими словами, ему нужно сделать то, что называют логическим анализом языка. С точки зрения Аристотеля, все повествовательные предложения являются предикативными и правильные грамматические структуры имеют ядром «S есть P», которое, в свою очередь, принимает четыре формы в зависимости от «количества» и «качества» суждения (традиционный термин, который мы используем здесь в качестве синонима «высказывания»): либо мы отнесем P ко всем S или к некоторым S (количество), либо утверждаем или отрицаем, что P относится ко всем / некоторым S (качество). Итак, имеются следующие четыре формы суждений: «все S есть P» (общеутвердительные), «все S не есть P» (общеотрицательные), «некоторые S есть P» (частноутвердительные) и, наконец, «некоторые S не есть P» (частноотрицательные): все, что мы говорим истинного или ложного, должно отображаться посредством одной из этих четырех логических форм.