Хлюпнув, тяжёлая, пропитанная грязной водой мешковина с силой ударила Свету по ноге, и в тот же миг она почувствовала, как холодная вода, пропитывая капроновые колготы, потекла в сапог.

— Чёрт! Вы что, сдурели?! — вытаращив глаза, она отскочила от Надежды как ошпаренная. — Только попробуйте ещё раз тронуть меня!

— Ах ты, нахалка! Невеста без места! Дешёвка!

Глядя в сверкающие злобой глаза Крюковой, Надежда снова опустила тряпку в ведро, но на этот раз выжимать не стала. Замахнувшись, она обрушилась на самозваную невестку сбоку и, хлеща тряпкой с обеих сторон попеременно, стала теснить её в дальний угол прихожей.

— Это тебе за Сёму! Это за меня! Это за нас обоих!

Наступая, с каждым шагом Надежда наотмашь хлестала Светочку грязной половой тряпкой и с радостью наблюдала за тем, как её светлое, почти белое драповое пальто покрывается отвратительными тёмными разводами.

— За что?! За что?! — хватая ртом воздух, Крюкова старалась защититься от мокрой мешковины рукой, но, обвиваясь вокруг узкой кисти, тяжёлая тряпка с каждым ударом хлестала её всё сильнее. — Перестаньте! Да перестаньте же! — надрывая голосовые связки, вдруг завизжала она. — Хва-ати-ит! — бросив на пол испорченное пальто, Светочка забилась в угол и, присев, закрыла голову руками.

— Ну, и как она, замужняя жизнь?! — сощурив глаза, Надежда переложила тряпку в другую руку. — Ещё посодействовать, или дальше сама?

— Ненормальная! — Света вытерла тыльной стороной ладони мокрую от слёз щёку и с ненавистью посмотрела на несостоявшуюся свекровь. — Как я теперь пойду домой?

— Как пришла, невестушка, так и уйдёшь: через дверь! — остыв, Надежда бросила тряпку обратно в ведро, и, плеснувшись через край, мутная вода вылилась на пол.

— Вы испортили мне пальто, — хрипло проговорила Крюкова.

— А ты мне — настроение, — Тополь сдвинула брови. — Хватит торчать в углу. Вставай и отправляйся отсюда, пока я тебе ещё не наподдала. И чтобы твоей ноги здесь я больше не видела, поняла? А если тебе взбредёт в голову доставать моего Семёна всякими глупостями, так и знай, будешь иметь дело со мной. Я ославлю тебя на весь район так, что не ототрёшься. Считаю до трёх. Если на счёт «три» ты всё ещё будешь здесь, пеняй на себя. Раз… Два…

«Три» Тополь произнести не успела. Поднявшись на ватных ногах, Светочка подхватила с пола когда-то белое драповое пальто и, тенью метнувшись к дверям, в две секунды окончила свою эпопею с замужеством.

* * *

— Везёт тебе, Надька! — Инуся щёлкнула зажигалкой и поднесла огонёк к тоненькой коричневой трубочке «More». — Живёшь, как у Христа за пазухой, беды не знаешь. И чего я, глупенькая, в строительный подалась? Надо было, как ты, бухгалтером. Сиди себе в офисе на мягком кресле, крапай отчётики и греби денежки лопатой. Чем не жизнь?

— Когда я шла учиться на бухгалтера, о лопате речи не шло, как, впрочем, и о мягком кресле на колёсиках, — Надежда собрала в стопку исписанные листы. — Двадцать лет назад гнуть спину над счётами и стирать засаленные нарукавники желающих было мало.

— Так кто же знал, что всё так обернётся? — Инна стряхнула пепел с дамской сигаретки.

— Когда я развелась с Лёнькой, моей зарплаты хватало только на то, чтобы не умереть с голодухи. Сёмушка, тогда совсем ещё кроха, ему о-го-го сколько всего было нужно, а платили три копейки. Тогда мне казалось, хуже, чем я, никто не живёт. Это потом бухгалтерия вошла в моду: рублики по ведомости, доллары в конвертике, а пятнадцать лет назад всё было по-другому.

— И не говори, — Инуся коротко хихикнула. — Первый раз мне показали эти самые доллары как раз пятнадцать лет назад, в восьмидесятом, тогда в Москве ещё Олимпиада шла. Помню, верчу я эту зелёненькую бумажку, рассматриваю со всех сторон: как-никак валюта! Особенно меня поразил портрет незнакомого мужика в овале. Страшный, старый, весь какой-то одутловатый, и залысины на лбу. Кто такой, думаю? — она выпустила изо рта тонкую струйку дыма.

— Между прочим, на сегодняшний день наша страна — вторая по запасу наличных долларов, после самой Америки, конечно. Представляешь, под матрасами наших соотечественников лежат аж двадцать пять миллиардов долларов, и из них восемьдесят процентов — с тем самым мужиком, о котором ты говоришь, — усмехнулась Надежда. — Представь на минуточку, что будет с хвалёной Америкой, если все наши граждане в один день захотят избавиться от его портретов?

— А что, это мысль! — одобрила идею подруги Инна.

— Мне ещё Ленька говорил, что доллары — валюта дутая. У них же толком ничего нет, так, одни бумажки, да и те наверняка сделаны из русского леса.

— Слушай, Надь, хорошо, что ты сама о Лёньке заговорила, а то у меня совсем из головы вылетело. Он же позавчера приходил, только я закрутилась и забыла тебе об этом рассказать. У нас же на работе, как всегда, аврал! Прикинь, какой-то псих заказал для своей дачки сногсшибательный проект…

— Подожди с проектом, — опасаясь, что Инусю может занести не в ту сторону, перебила Надежда. — Что значит приходил? Сюда? К тебе?

— Да нет, приходил-то он как раз к тебе, а не ко мне, чего ему ко мне ходить? — Инна затушила узенький окурочек о край пепельницы. — Только это произошло днём, поэтому вас с Сёмкой не было дома. Он звонил, звонил, никто ему не открыл, а тут я.

— Он что, по старой памяти к тебе в гости навязался? Этого только не хватало! — огорчённо выдохнула Надежда.

— Да нет, какие гости? Я в перерыве домой забежала, кое-какие бумаги прихватить, вот мы с ним у лифта и пересеклись.

— И что? — Надежда выжидающе замерла.

— Испугал он меня до полусмерти. Прикинь, выхожу из лифта, а на площадке какой-то мужик в длинном плаще стоит. Я его сразу и не узнала, всё-таки пятнадцать лет прошло, что ни говори, а срок приличный.

— Он что, настолько изменился? — неожиданно для себя Надежда почувствовала, что её сердце забилось быстрее.

— Да нет, всё такой же убогий, только седины полно, — махнула рукой Инуся. — И бороду зачем-то отрастил. Ты не представляешь: волосы белые, как мочалка, во все стороны топорщатся; борода, как у Хоттаба, чёрная; сам в каком-то немыслимом плаще до пят. Я думала, меня кондрашка хватит! — она округлила глаза и приложила руку к груди. — Только двери открылись, я выхожу из лифта, а он навстречу. Я чуть не завопила. Потом вижу — Тополь, просто он свою жидовскую морду поменял на лицо кавказской национальности. С доплатой, наверное. Вот я его и не узнала.

— Ну что ты несёшь? — поморщилась Надежда. — Морда…

— Твой Тополь никогда красотой не блистал, а с этой бородищей совсем уродом стал, вылитый моджахед пенсионного возраста. Ты его просто не видела, жуть одна! — упорствовала Инна. — Вот отсюда, — она указала на висок, — и по кругу всё равно как чёрная шерсть висит. Срамота несусветная!

— Что ты прицепилась к его бороде? — Надежда недовольно сдвинула брови. — Пусть отращивает чего хочет, это его дело. Ты мне лучше скажи, зачем он сюда приходил?