– Хансен, нечего сверлить меня взглядом, вы не лазерная дрель, а я не дырка в стене, – Эстремадура напустил на себя изрядно беспечной независимости, как бы желая свести конфликт к ничего не значащему пустяку.

«Самое неудачное вступление к разговору проштрафившегося субъекта с начальством», – отметил в уме Арсений и уже с некоторым любопытством стал отслеживать дальнейшее развитее сюжета, однако по-прежнему держась чуть позади зарвавшегося астрофизика.

– Поздравляю вас, Рамон, – тут же плотные сухие губы Командора растянулись в резкую, сардоническую улыбку, ничего хорошего в принципе не предвещавшую. – Ваше прошение о наблюдении за не идентифицированной кометой в секторе лямбда-8 мной отклонено. Бесповоротно.

Как догадался Арсений, удар был нанесен звездочету чудовищный. Коротко и ясно! С Эстремадуры мигом сошла вся спесь и наигранное легкомыслие, остался голый пшик и отлетел жалобный стон, астрофизик на глазах у досужих зрителей растекся в жидкую молящую о пощаде лужу протоплазмы, всем своим видом выражая готовность к любому бесполезному труду, но только не это! О нет, только не это!

– Хансен, вы же пошутили? Постойте, постойте, куда же вы? – это несчастный возопил уже во след удалявшемуся прочь Командору. – Только скажите! Вы пошутили? О матерь божья, за что?! Да погодите, я хоть на колени!..

При виде подобного отчаяния доктору Мадянову стало вдруг стыдно за собственную корыстную пассивность. Арсений никогда не почитал себя за труса, тем более не хотелось казаться таковым в присутствии Командора, который черт-те что мог подумать о своем новом, слишком осторожном Э-модулярном психологе.

– Господин Командор! Послушайте! Сеньор Рамон вовсе не виноват! Я, так сказать, на собственный страх и риск! Уговорил! – Арсений произносил слова отрывисто, четко разделяя речь на короткие ударные предложения, и делал это умышленно. Однако не помогло.

– Как не стыдно, Рамон! – обернувшись на ходу, бросил насмешливо Хансен, словно не замечая совсем доктора и его усилий. – Заодно и новичка подучили врать. Ай-ай-ай! – и прошествовал себе дальше. Но, словно передумав, обернулся еще раз: – А вы, доктор, не огорчайтесь. Ваши штрафные очки останутся за вами, и когда их наберется достаточное количество…

Более ничего коварный пират не сказал, предоставив тем самым Арсению полный простор для самостоятельного воображения всех прелестей от возможной в будущем ситуации. Набирать достаточное и загадочное количество штрафов доктору не хотелось, впрочем, Эстремадура тоже было жаль.

– Сеньор Рамон, погодите страдать раньше времени! Может, он еще передумает? Или мы постараемся и убедим, – как сумел, утешил Арсений опального звездочета.

– Кого? Эту сушеную сволочь, Юла? Как же, держите шире ваш энергетический накопитель! Раз сказал, два сделал, и кончено! Гранитный лоб, тупая пиратская колода! Зачем, зачем, скажите мне, я отправился с вами на этот проклятый мемориал? Какого гнусного беса вам там было надо? Вдобавок окаянный вездеход и его идиот-конструктор, которому, надеюсь только, свербит сейчас в гробу! А вы тоже хороши! Не можете отличить паршивый сканер-ключ от собственной пиписки! – сеньор Рамон ругался весьма интеллигентно, хотя от этого вряд ли более справедливо.

Доктор его не перебивал. Вышло бы бессмысленно, разве еще сильнее распалило Эстремадура на замысловатые изысканные ругательства. Если бедняге угодно винить в собственном разгильдяйстве любого встречного-поперечного, то что же, Арсений не прочь выступить в роли скорбного и виноватого слушателя. И это тоже было его работой. Хуже всего, что гневный запал на первого попавшегося под руку у сеньора Рамона скоро пройдет, а вот тогда незадачливый звездочет впадет в настоящую прострацию: видимо, вожделенная, утраченная комета представляла для него значительную часть смысла всей ученой жизни.

– Пойдемте лучше выпьем, коллега! – доктор нашел единственный сейчас подходящий способ отвлечения сеньора Рамона от фатально мрачных мыслей. – В дороге многое случается, особенно если она дальняя. Мы с вами непременно придумаем, как сделать Командора вашим должником. А там и комета будет не за горами.

– Вы полагаете? – то ли идея распития пришлась звездочету по вкусу, то ли он действительно уверовал в способности Арсения, но только сеньор Рамон чуточку просветлел лицом. – Тогда пойдемте. До старта целых пять часов.

– Надо же! А мне показалось, что полный световой день прошел! – изумился Мадянов. Оказывается, все их катастрофическое путешествие длилось вовсе не так и долго. Удивительно, как хрупкая структура личного человеческого времени то растягивается до невозможности, то ужимается до непреодолимой крайности! Всегда Арсений поражался вышеозначенной способности сознания столь вольно обращаться с непреложными физическими величинами. А впрочем, так ли уж они непреложны, и существует ли вообще это самое время, помимо каждого отдельного индивидуума?

Тем не менее выпить было просто необходимо. Неправильно отработанное похмелье: вместо лечебного ничегонеделанья и оздоровительных граммов – занудное совещание и экстремальный поход, давало о себе знать. В коленках появилась предательская дрожь, в голове посторонний шум, в недрах живота жгуче вопияла о себе знойная безводная пустыня.

Станция «Древо Игдрасиль» была тот еще крольчатник. Без преувеличения. Да и куда уж больше, одна центральная громадина, исключая вспомогательные филиалы и космодром, занимала около двадцати с лишком квадратных километров. Настоящий город в степи, то есть, пардон, в лунной пустоши. Но людей на станции обитало не так уж и много. В смысле постоянного контингента. Да и непостоянного тоже. Сколько бы ни привирал Эстремадура насчет великой тучи туристической воскресной саранчи, все равно, привези сюда хоть тысячу человек, а потеряются в масштабе станционного пространства. В то же время большинство помещений «Древа» и не было рассчитано на людей: бесконечные технические ангары, автоматические службы информационной связи, горы исследовательского оборудования, целые галереи искусственных, вычисляющих и анализирующих мозгов, вдобавок гравитационные накопители занимали собой никак не меньше десяти гектаров. Как и повсюду, на этой станции сотворенная человеком мертвая, обслуживающая его природа вытесняла своего хозяина на окраинные задворки.

Жилых центров всего-то было два. Для постоянных обитателей и для временно пришлых. Вторых не допускали в секретные, рабочие зоны к первым, а собственно первые смотрели свысока и немного завидовали вторым. Однако центральный гостевой кафетерий всех уравнивал в правах. Овальное, очень низкое помещение, достаточно обширное, хотя просторы его скрадывались из-за сильно нависавшего потолка, что и создавало приватный уют, если вы, само собой, не страдали клаустрофобией или боязнью гробниц. Кафетерий, с негласным, но известным всему свету названием «Дельфийский оракул», был центральным местом в периферийной системе, куда бурным потоком стекались всевозможные сплетни, достоверные и недостоверные слухи, и даже просто намеки на эти сплетни и слухи. Нередко приговоры и предсказания, навеселе произнесенные или случайно брошенные в «Дельфийском оракуле», невесть почему и как сбывались и происходили в угаданных местах, несмотря на то, что ученые-аналитики разных штабов и комиссий Содружества уверенно утверждали обратное. О заведении ходила дурная слава, и у многих на устах была поговорка: «Хочешь, чтобы кошмарный сон стал явью, расскажи о нем в “Дельфах”, подразумевая, конечно, не легендарный греческий полис, а мрачноватый и грязноватый лунный кафетерий.