слышали и на котором говорили в своих степных и лесных поместьях. Поэтому в книжечку Даля попадали слова новгородские, тамбовские, вологодские, владимирские. И еще такие, которые родились в самом корпусе и никому, кроме кадетов, понятны не были, — вроде «вагана».

Даля в корпусе называли «дразнилой». Иные злились на него. Он был охотник подразнить товарища. Очень точно изображал других. Голос, манеры, жесты.

А нет ли мосточка между этой чертой Даля и делом его жизни?

Уметь мгновенно схватывать суть того, с чем встретился, — разве не нужно это, чтобы тотчас понять, почувствовать самобытную красоту и точность нового слова?..

Решение Даля было скорее всего подготовлено, как подготовлены почти все решения, даже те, которые кажутся неожиданными.

Но решение пришло в голову Далю вместе со словом «замолаживает» — так и получилось, что оно для Даля самое главное слово.

Сделаем вид, будто и мы не знаем о тех других, что были записаны раньше. Мы и правда успеем забыть о них. От мартовского морозного дня, затерянного в новгородских снегах, до рождения словаря — целых четыре десятилетия. Еще долгую и непростую жизнь предстоит нам прожить с Далем. Биография только начинается.

Вразумись здраво, начни рано, исполни прилежно.

МОРСКАЯ БОЛЕЗНЬ

ПОРТРЕТ

Слышим или читаем: «Пушкин» — и тотчас видим его. Видим юношу лицеиста, в волнении закусившего перо, опального поэта, идущего с тяжелой палкою в руке из своего Михайловского в Тригорское, усталого камер-юнкера на царском балу.

Имя «Толстой» вызывает в воображении образ молодого севастопольского офицера, старика на пашне или за письменным столом.

С Далем сложнее. Говорим: «Даль», а вспоминаем четыре тома словаря на книжной полке.

Портретов почти не сохранилось. Описаний тоже очень мало. Знают Даля по известному портрету Перова. Но там Даль — длиннобородый старец на закате жизни. Мы с таким пока не знакомы. Мы знакомы с молодым Далем.

Много лет спустя Даль опишет себя в рассказе «Мичман Поцелуев». Герой рассказа тоже едет из Морского корпуса в Николаев, на Черноморский флот. Наружность мичмана обрисована очень приблизительно, двумя-тремя штрихами: курчавые волосы, белое лицо, голубые глаза. Поцелуев — юноша благонравный, скромный и чулый, то есть мягкого нрава, послушный — тише воды ниже травы. Однако Даль сообщает тут же: его герой — юноша хоть и смирный, но острый. Это, наверно, не про поведение, а про склад ума.

Из скупых воспоминаний тоже кое-что узнаем о наружности Даля: он человек всегда спокойный, слегка улыбающийся; у него огромный нос, умные серые глаза. Этим воспоминаниям стоит поверить. Их автор обладал поразительной точностью взгляда. Его имя — Николай Пирогов. Даль был дружен с великим хирургом.

Есть еще редкий портрет — Даль в молодости. Хорошо схвачены поворот и наклон головы: Даль словно увидел и услышал что-то интересное. Худое, вытянутое лицо улыбчиво и спокойно — и в то же время чутко, напряженно. Мягкие светлые волосы, зачесанные назад и вбок, почти закрывают уши, слегка вьются. Тонкий и длинный любопытный нос. Верхняя губа у́же нижней, поджата, как у людей себе на уме. Глаза большие, серо-голубые, умные. Спокойные и одновременно озорные. Глаза лучистые. В них светится удивление. Так смотрят на мир люди, которым все интересно и ново, которые любят и умеют видеть и узнавать.

Из того, что нашли, составим для себя портрет молодого Даля. Пусть неполный. Пусть не очень точный. Портрет нам нужен, но не в нем суть.

С лица не воду пить, умела бы пироги печь.

ОТЧИЙ ДОМ

Вместе с Владимиром возвращаемся в родительский дом.

Иоганна-Христиана Даля выписала в Россию сама императрица Екатерина II, прослышавшая о замечательных способностях юного датчанина к языкам. Иоганну-Христиану было пожаловано почетное место царского библиотекаря.

Даль что ни год изучал новый язык, прочитал сотни умных книг, делал выписки, переводил, составлял каталоги. Удивлял всех познаниями и пользовался уважением. А денег не было.

Иоганн-Христиан махнул рукой на почет и уважение, отправился в Германию и поступил на медицинский факультет. Второй раз приехал в Россию не библиотекарем — врачом. Иоганна-Христиана стали звать на русский лад — Иваном Матвеевичем. Его поселили в Гатчине. Императрица сидела в Петербурге, в Гатчине хозяйничал наследник Павел Петрович, будущий царь Павел I.

Врачи в ту пору были наперечет. Иван Матвеевич ежедневно являлся к наследнику с докладом. Даль оказался свидетелем диких выходок Павла.

Доктор Даль видел на смотре: выкатив глаза, наследник распекал офицера за минутное опоздание. Грозил крепостью, Сибирью. Путаясь в стременах, офицер неловко скатился с лошади в грязь. Иван Матвеевич подбежал, взглянул в посиневшее лицо, определил: «Удар».

Дома доктор Даль зарядил два пистолета, объявил жене: