— Ваша история, все, что касается вас,— тихо заговорил он,— заслуживает самого великолепного, самого сказочного антуража. Что там дорогой ресторан! Вы должны блистать среди великолепия старинного замка или небывалого, нездешнего королевского сада. Вы и сами словно редкий цветок, удивительно нежный, недоступный, невидимый грубому, поверхностному взгляду.

Грегори осторожно взял ее безвольную руку, и Патриция, словно зачарованная, была не в силах отнять ее. Обволакивающий, теплый, чувственный голос лишил ее воли, перенес в пленительное безвременье.

— Вы похожи на златокудрую нимфу, которая случайно заблудилась и попала в наше время, но продолжает хранить в себе нетронутую чистоту божественной природы, вечную молодость и невинность.

Патриция совсем растворилась в этом упоительном голосе и даже не обратила внимания, что Грегори повернул ее руку ладонью вверх и приблизил к своему лицу. Когда же его мягкие теплые губы коснулись нежной кожи ее трепещущих пальцев, реальность ворвалась в ее сознание, превозмогая ощущение неописуемого блаженства. Полустон-полувскрик одновременно восторга и негодования вырвался из ее груди, когда она отдернула свою руку, на которой словно полыхало клеймо его поцелуя.

— Что вы себе позволяете?! — возмущенно воскликнула она, все еще дрожа от пережитого удовольствия и недостаточно владея собой. Потемневшие глаза Грегори заволокло чувственным туманом, в них читалось страстное желание обладать ею. Неубедительный гнев Патриции натолкнулся на них, как на непробиваемую стену.

— Не нужно так бурно реагировать. Я просто тренируюсь в красноречии, — хрипло произнес он, и вожделение в его взгляде медленно, но неуклонно уступило место насмешливости. — А как же, вы думаете, должен вести себя мужчина, для которого вы центр Вселенной? — Грегори широко улыбнулся. — Чтобы убедить общество, мне нужно прежде всего убедить вас.

Убедить меня, повторила про себя Патриция. Как ловко он выстраивает наши отношения. Все словно на грани: то ли в шутку, то ли всерьез. Опасный путь. Ведь это его испытанная стратегия! Как же я так опрометчиво позволила себе дать слабину, обнаружила свою уязвимость?..

Девушка вполне отдавала себе отчет в происходящем, насквозь видела весь подтекст, все коварство поведения Грегори Адамса. Но ее личность словно раздвоилась: тело жаждало его прикосновений, а разум сопротивлялся, бил тревогу, предупреждал об опасности.

— Расслабьтесь, дорогая,— продолжал мужчина, словно не замечая ее замешательства.— Если вы будете такой нервной, такой напряженной, никто не поверит, что мы без ума друг от друга...

— Только не делайте из меня дуру, — устало и холодно перебила его девушка. — Ради нескольких часов я не собираюсь целую неделю вживаться в роль вашей близкой подруги. Так что, будьте любезны, охладите свой пыл.

— А вот тут вы не правы. Нам предстоит совместная дорога в Оксфордшир, потом несколько часов самого торжества, ночь и по крайней мере пара часов утром. Правда, я до конца не знаю ваших планов. Может, подобно Золушке, леди намеревается улизнуть с бала в полночь? На мой взгляд, это не современно и не оригинально. Чтобы выглядеть убедительно, нам нужно чувствовать себя более или менее комфортно в компании друг друга, иначе эта поездка грозит превратиться в кошмар. Поэтому я снова, рискуя показаться занудой, предлагаю совместный обед.

Последнее предложение Адамc произнес с отчетливо уловимой нежностью, ласково заглянув в ее глаза.

Патриция почувствовала себя беспомощной. Ласка была способна разбередить ее, сделать податливой, мягкой как воск. Но здесь таилась для нее главная опасность. Еще с детства Патриция помнила, как отец и мать пользовались ее слабостью, отзывчивостью на ласковое доброе слово. Они не терпели возражений, всегда хотели настоять на своем, а побороть дочь, упрямую, с сильным характером, было не так-то легко. И все-таки родители нашли ключик к ее послушанию: нежность и ласку. Девочка беспрекословно подчинялась, но подсознательно чувствовала, что ее лишают возможности проявлять инициативу, выражать собственное мнение, жить своим умом. Поэтому, повзрослев и поняв, в чем ее уязвимость, Патриция стала остерегаться людей, особенно тех, кто был ласков и нежен с ней.

А теперь над ней возвышался сверхобаятельный Грегори Адамc, который исподволь, обволакивая ее красивыми словами, пытался проделать с ней то же, что на протяжении многих лет с успехом проделывали родители: подчинить себе ее волю.

— Нет, — решительно сказала она. — Обеда не будет. Я уже говорила вам и повторяю, что не хочу, чтобы задуманное приобрело какой-то неофициальный оттенок. Это мероприятие носит исключительно деловой характер.

Отчетливо уловив в ее голосе непримиримость, Грегори напрягся.

— Итак, вы упорствуете в своем отказе. Прекрасно.— Он динамичной походкой прошел к камину, потом обратно по направлению к Патриции.— Только позвольте заметить, что я никогда и ничего не делаю абы как. В этом деле мне нужны факты, а вы не хотите... И вообще знаете что,— внезапно совершенно спокойно произнес он, — у нас с вами ничего не получится, так и знайте! Зачем я только связался с вами? Столько времени убил впустую. Давайте-ка прощаться, и дело с концом. Где там мой плащ?

Патриция ошарашено смотрела на него — она явно не ожидала такой его реакции, а Грегори целенаправленно двинулся к лестнице.

— Но, позвольте, а как же?! — растерянно воскликнула она ему вслед и тоже поднялась с кресла.

— Ах да! — цинично улыбаясь, обернулся Адамc.— Деньги, которые вы щедрою рукой отдали в благотворительный фонд... Не волнуйтесь о них. Я все вам верну до последнего пенни. Завтра же получите чек.

— Да я совсем не то имела в виду, мистер Адамc. При чем тут эти деньги? Что вы делаете из меня отрицательную героиню бульварного романа!

— А вы и есть героиня, — зло бросил он. — Только не бульварного романа, а своего прагматичного бездушного времени.

Он сбежал по лестнице и уже снизу более спокойным голосом крикнул:

— Прощайте, мисс Орбисон! К сожалению, не могу сказать, что мне было приятно с вами познакомиться.

События повернулись круто и внезапно. Девушка почувствовала, что находится в каком-то ступоре. Надо было как-то спасать положение, но язык не слушался ее, и она не могла к произнести ни звука. Однако щелчок дверного замка привел ее в чувство.

— Стойте, подождите! — неистово крикнула она и побежала вниз по лестнице.

Адамc уже оделся и стоял на пороге возле открытой двери. Ветер снова эффектно хлопал полами его плаща, словно крыльями.

— Вы, наверное, правы. Я повела себя нелепо. Я понимаю...— сбивчиво затараторила Патриция, подбежав к нему почти вплотную.— Нам действительно нужно поговорить, если хотите, в каком-нибудь ресторане или в... баре...

Чувствуя, что унижается, она старалась смотреть куда-то в пол. От стыда Патриция сжимала кулаки, и длинные ногти больно впивались в ее ладони. Она мучительно ждала какой-нибудь циничной реплики с его стороны, почему-то думала, что он воспользуется ее беспомощностью, чтобы подчеркнуть свое превосходство. Но Адамc и не думал издеваться над ней, выглядел серьезным, печально-задумчивым, и Патриция в глубине души была ему за это благодарна.